Статья про Зеленоград

1-е сентября: их не ждали; 10 песен Янки; Нику дали попеть.

2-е сентября: лажа пляшет; Гурьев арестован.

1-е сентября

Глава 1

Итак, наступило 1-е сентября – День Знаний, праздник, олицетворяющий в душах советских детей их Счастливое Детство. Миллионы ходячих грибов, как назвал их Честертон, отправились в этот день в ожившие пинкфлойдовские мясорубки. А я отправился в Зеленоград, – ведь радиостанция ТП опять обещала...

Зеленоград – типичный представитель подмосковного совкового захолустья, которое его московские паханы обещали превратить к дветысячетакомуто году в какой-то там то ли технополис, то ли мегаполис, в общем, – в POLICE. Пока-же местный варьянт Козломольской площади встретил меня специфическим запахом, наводящем на секретные догадки, что где-то именно здесь расположены тайные подземные заводы по производству аммиака – химического Оружия Возмездия коммунистов.

Добравшись «зайцем» на автобусе (где ж мне было взять зеленоградские талоны?!) до ДКиТ, я пошел и свободно купил билеты (а агенту нашему третьего дня билетов не продали – под предлогом, что «фестиваля, наверно, не будет, так как билеты никто не покупает». «Верно и обратное, – справедливо заметил наш агент, – билетов никто и не продает»). Возле кассы я прикарманил свежеприклеенную листовку, все качества коей читатель может заценить на соседней странице. У входа висела афиша фестиваля, где не было никаких обещанных ТП Янки, Ника Рок-Н-Ролла и вообще чего-либо хорошего. Еще бы они там были!

Началось все спустя часа 2-2,5 после намеченного времени, на протяжении коих настраивались местные группы. Ох, и достали ж они! Наконец на сцене появился Гурьев («это кто, объявляла, что ли?» – догадался кто-то кому-то сзади меня) и открыл фестиваль. Речь его была кратка и проста, как все гениальное. «Лето прошло, и наконец-то растаял снег», в частности сказал он, но почти никто этого не понял. Некоторые решили, что объявляла так пошутил.

А первой была местная группа НТО РЕЦЕПТ. Никогда я не понимал таких названий – трудно, по-моему, придумать что-либо более дубовое. Но играли они весьма небезынтересно, только долго. Первая же и последняя вещи были просто классные. Особенно хорош у них тот парень, что их пел, и рояль. А тот парень, что пел все остальные песни, – лучше было бы, если его не было бы. Очень жаль, что я слыхал первую песню только один раз и толком не могу ничего написать, а была она про акулу. Потрясающе – запредельно там вокалист кукарекал – невольно вспоминалися мне строки из романа Югова: «... ведь это же страшно, страшно, – то, к чему так привыкли, о чем даже никто и не думает, – страшно, что вот одна и та же большая какая-то нелепая птица кричит в ночи над безмерными пространствами...»... И этот странный, заряжающий рояль, – как будто дерево валится или сверк молний в «Дикой охоте короля Стаха»...

Гурьев потом сказал, что обычно местные группы, которые открывают фестиваль – всегда ужасная лажа, и вот вроде сегодня эта традиция была нарушена. Ну а следующая группа (сказал он) тоже очень часто открывала концерты. При этих его словах отдельные граждане разразились гомерическим (как Гомер) хохотом (и ваш покорный слуга в том числе).

Группа эта была также местная и называлась загадочно ОНАА. Как тут же выяснилось, это была та самая группа, которая настраивалась перед концертом. Но, видать, мало, так как опять стала настраиваться и опять же делала это битый час. В зале возмущались. Наконец, ОНАА принялась выступать. Об этом еще занятии я ничего сказать не могу, так как ничего не заметил, кроме того, что было очень долго. Вообще-то группа отличная, просто настроиться им не дали, – даже текстов нельзя было разобрать. Помню, что-то там про «блядей» было, – небось, крутая песня.

А вот после ОНАА была неожиданность; т. е. – был Силя, которого мы не ждали. Во всяком случае, в афише никакого Сили или хотя бы Селюнина не было. Зал при виде его неизменной басухи оживился. Что касается выступления – ныне отчего-то модно ограничиваться констатацией кайфовости Селюнина, и поскольку не мне с соответствующим рылом в какой-то там ряд – ограничусь этим и я: Силя –ништяк!!!

За ним был ХРОНОП из Нижнего Новгорода. Тоже, можно сказать, неожиданность – в афише он был объявлен на завтра. Писать мне про него в лом – пусть те пишут, кому он очень нравится. А я его первый раз там видел и слышал, – говорят, ХРОНОП с первого раза не катит. Ну и бес с ним.

Зато после ХРОНОПА было что-то настоящее, трудноописуемое. А именно КОМИТЕТ ОХРАНЫ ТЕПЛА. Его я слышал и видел также впервые, но это – любовь с первого взгляда! Представляя «К. О. Т. публике, объявляла сказал, что это «самая пронзительная растафарская группа в Союзе», будто в Союзе растафарских групп пруд пруди. Олди (настраиваясь): «Щас, ребята, щас все будет нормально, щас будет хорошо!» Так и было. А еще Олди спел песню, в которой говорилось: «Завтра не будет ни хуя». Интересно, что применительно к конкретному завтра (2-му сентября) именно так и случилось.

После КОМИТЕТА был ЧАЙФ, обещанный афишей назавтра, и даже не ЧАЙФ, а один Шахрин с гитарой, на стуле. Первый раз он мне хоть сколько-нибудь понравился, и это несмотря на то, что после «К. О. Т. а ему, конечно, ловить не фиг. На словах одной песни – «был армейский дружок – уехал...» я даже прослезился (в переносном, конечно, смысле). На этом первое отделение кончилось. Нам объявили антракт и посоветовали купить в фойе «рок-фотографий», имевших к данному фестивалю лишь то отношение, что они там продавались. Я перебрался в первый ряд.

Глава 2

Писать про Янку вообще, а про ее концерт – в частности и в особенности – занятие далеко не самое благородное. По-моему, нельзя не согласиться целиком и полностью с А. Кушнером: «Она – как Бог, а Бог – это нечто интимное и сокровенное, и пусть это будет не на бумаге, а внутри». И вот я все же пишу про нее. Вот уж такая я сволочь. Аминь! Туда, в сволочи, мне и дорога! ...Сцена вдруг заполнилась массой ужасно деловитых людей, дававших друг другу всевозможные советы. И среди них ходила по сцене светловолосая девушка с гитарой. Я узнал ее, хотя видел впервые, а читанные мною описания изобиловали словами типа «тигроватая», «крепко сбитая», «сибирячка», «рыжая», «плотная» и т. п. Выглядела она сперва вполне веселой, один раз даже рассмеялась чему-то беспричинно (по-моему, самому факту своего появления на сцене) и даже откликнулась на приветствия не очень многочисленных в тот момент зрителей (типа «привет, Янка»; «Янка, мы тебя любим»; «сперва Янка, а потом уже все остальное»). Она сказала что-то вроде «Привет, спасибо, мы тоже вас всех очень любим». Настройка у Янки, как всегда, не заладилась. И чем больше она настраивалась, тем больше расстраивалась. Что-то мерзко фонило, и Янка каждый раз отшатывалась от микрофона, как будто это он фонил, и пеняла на своих музыкантов. Те крутили гитарами, и все было тихо. «Что ж это, у меня, что ли, фонит?!», – говорила Янка и тоже крутила гитарой туда-сюда, и ходила по сцене так, что штекер выскакивал из гнезда. У сцены скопилась толпа панков. Некоторые (козлы!) требовали поскорее начинать. «Ребята, извините, это еще не концерт, когда концерт будет, я скажу. Пойдите, покурите пока», – отвечала она. Все-таки, в конце концов, у них более-менее наладилось. Янка с двумя своими гитаристами и барабанщиком ушла за кулисы перекурить. Тем временем вышел на сцену Гурьев. Ничего не сказав, велел только весь свет убрать, оставить один красный...

Про сам концерт даже я, пожалуй, писать не стану. Скажу лишь, что музыка опять была иная – очень напряженная, беспощадная молотилка. Озноб. Это не просто Великий Кайф был, это что-то более высокое, чистое и страшное. Кайф от истязания души, мазохизм. Некоторые (вроде Тимашовой) говорят, что жить стоит, если есть еще в мире что-то святое. А я – может, больной, может, – выродок, но мне от Янкиных песен хочется сдохнуть. Я как бесхозная собачка, не выдерживающая человеческого взгляда в глаза... Почти все ее выступление я смотрел без очков, так мне понравилось гораздо больше. Мои невооруженные глаза, искалеченные радиацией и злостным чтением книг, показывали мне Янку, более соответствующую тому, что есть на самом деле, чем лживые стекла чужих очков. Позже, развивая эту мысль, я понял, что не хотел бы быть с нею знаком. Т. е., конечно, хотел бы, и предложи мне кто познакомить, – все бы бросил, но это от лукавого. На самом деле – не хотел бы. Конечно, личное знакомство очень здорово бы усилило мое восприятие и понимание того, что она «делает» (не знаю, как это называется, слова «творчество» или «искусство» слишком общи, они пошло здесь выглядят), но всякие личные впечатления от нее как просто от человека только засоряли, заслоняли и искажали бы подлинный образ, складывающийся в душе. Конечно, Янка человек, но лишь настолько, насколько этого требуют чисто физические аспекты жизни на Земле. Некий минимум для функционирования бренного домика с Бессмертною Душою Ее. Человеческое в ней второстепенно. /Приятно видеть автора уверенным в том, чего сама Янка, скорее всего, не может точно о себе сказать! – прим. машинистки/

Я не знаю, и никто не знает, и никогда не узнает, почему именно она была выбрана «чем-то» или «кем-то» для этой миссии. Может, звезды так сложились в момент ее рождения, может еще что-то – но она стала тем существом, через которое поступает откуда-то в наш мир некое излучение, превращается в ней, как в трансформаторе, в доступное нам, и бьет нам в души, производя так какие-то болезненные мутации. Она – ясновидящая. Мир на самом деле таков, каким она его видит, а не каким он нам кажется. И мы можем только догадываться, каков он есть. Ведь даже песни ее – единственное настоящее в ней, что нам дано воспринять – только как «пунктирная линия...от того, что есть на самом деле». Это ее слова. Я верующий, но думаю, что Бога нет (по крайней мере, в обычном понимании этого слова). Я не знаю, как называется моя вера (скорее всего никак, и вообще – сильно подозреваю, что такой веры не бывает). Но мне кажется, мерещится, чудится, блажит мне, что Янка – Святая этой несуществующей веры.

А еще мне было страшно. Не буду писать, почему – типун мне на язык. Нельзя даже сказать, что она поет. Она истекает душою у нас на глазах. ...Спустя лишь несколько месяцев прочитал я в барнаульском журнале («ПНС»-2) слова Е. Летова: «...тут, видимо, тоже конец наступает. Она из депрессии не выходит...».

Ее последняя, десятая песня была «Домой». Домой. От всей звенящей и сверкающей, гремящей и пылающей хуйни. Я уже ничего не соображал, и не помню, что ощущал. Меня зашкалило. Янку, наверно, тоже.

Глава 3

Янка ушла. В зале наступило какое-то расслабление и затишье, несмотря на то, что на сцене настраивалась ЛОЛИТА. Родные звуки! Как сказал Р. Никитин – музыканты, которые даже играть умеют (т. е. читай – виртуозы). Вообще же, Ник Рок-Н-Ролл собирался выступать как всегда с другим составом – смесь гр. ЛОЛИТА и КОБА (В. Пьяный). Одна из девиц в толпе у сцены сказала своей подруге: «Смотри, это совершенно уникальные люди. Ты их можешь больше никогда не увидеть».

Ник, как всегда, появился внезапно и принялся выкручивать стойку. Только тут стало ясно, что ЛОЛИТА уже не настраивается, а играет. Страшные скрежещущие звуки, издаваемые Ником, будто из мясорубки выползали из его медленных припадочных движений. Безумным застывшим взглядом смотрел он сквозь зал, – казалось, не меньше, чем в преисподнюю. Причем окружающую обстановку он как бы поглощал своим трансом, и что бы ни подвернулось ему под руку, он тут же то хватал и что-нибудь с ним учинял. Создавалось ощущение, что это происходит как бы помимо его воли, в гипнотических судорогах. Выступление его было, увы, очень коротким. Вырубления электричества все ждали еще с Янкиных времен. Под конец Ник объявил, что споет сейчас попсовую песенку «Веселись, Старуха», но почему-то спел совсем другую. Зато потом был полный отвяз в лучшем смысле этого слова: «Веселись, Старуха» в увеличенном (за счет повторов) варианте. Ник упал к нам со сцены, его облепили, и начался всеобщий шабаш. Все орали, Ник то взмывал непонятно на чем над толпой, и все тянулись за ним, то проваливался неизвестно куда, и все сгибались над микрофоном (который у Ника периодически отбирали). Что при этом было слышно в зале – трудно представить. Когда все было кончено, Ника стали хлопать, каждый стремился хоть как-то к нему прикоснуться, все кричали «Ник, ты гений», «Спасибо тебе за все» и т. д. Задавали вопросы всякие, например: «А почему без КОБЫ?» – «Так получилось, ребята». «А почему так мало?» – «Устал. Устал, – 3 дня не спал». Требовали «додать» то одно, то другое.

«Нет, – сказал Ник, – сейчас будет другая песня». Последняя песня, в противоположность «3 Июня», была Пьяной. К сожалению, после всего, что было, «въехать» в нее было уже невозможно. Витька поливал всех из бутылки, а потом у него вырубился микрофон. Но он все равно пел, только в глазах у него появилось что-то странное. На этом день знаний окончился. Все повалили к выходу, а на сцене осталась валяться одинокая решетка от рампы – единственное, что было сломано в зале за весь вечер. И, кажется, мною.

2 сентября

На следующее утро у меня началась реактивная депрессия. Я жалел, что появился на свет и все такое. С большою неохотою отправился я в Зеленоград... Там на сцену вскарабкался какой-то мажорский папик и заявил, что открывает Фестиваль Молодого Европейского Андеграунда (вообще-то, это действительно так называлось, но чтобы на полном серьезе заявить подобное со сцены, надо быть, по меньшей мере, родным братом Дм. Шавырина). Мажор долго распинался про андеграунд, жаловался, что после столь длительной подготовки могло бы и побольше народу прийти. Потом объявил первую группу, которая-де «очень андеграундная». Интересно, что же все-таки все эти люди понимают под словом «андеграунд»? Ерунда эта называлась АЛЬТЕР ЭГО, а музыка ее представляла смесь ВИА времен застоя и современной совковой попсятины. Из текстов запомнился один образчик, поразивший меня своей глубиной: «Я создал свой хит, и попал я в хит-парад, где в продаже честь, а в чести разврат». Я сперва думал, – что ж ты такой нехороший хит-то создал, если попал на этот подлый хит-парад. А потом у меня другая мысль появилась, – раз парень столь радостно поет, так может он сам такой подлый, и ему нравится, когда в продаже честь, а в чести разврат.

Во время выступления АЛЬТЕР ЭГО сзади меня сидели парни и обсуждали критерии говна. В конце концов, пришли к выводу, что основных критериев три: вонючесть, коричневость и липкость. Не дождавшись окончания АЛЬТЕР ЭГО, я из зала ушел. Было очевидно, что сегодня уже ничего не будет, и можно спокойно ехать домой. Но в фойе я неожиданно встретил вчерашнего объявлялу. «Вот те раз, не на АЛЬТЕР ЭГО же он приперся», решил я, и отловив его в буфете, прямо спросил, – будет сегодня что-нибудь или нет. Гурьев долго рассказывал, что уйти, конечно, можно, но будут СВ и ВЕСЕЛЫЕ КАРТИНКИ (если их можно назвать хорошими). Поинтересовался в свою очередь, закончила ли уже выступать ВАЛЬКИРИЯ. А надо сказать, что тогда еще и АЛЬТЕР ЭГО не закончила, ВАЛЬКИРИЯ только после нее была. Из этого я сделал вывод, что Гурьев такие вещи, как АЛЬТЕР ЭГО, вообще воспринимать не способен, они уже за пределами его диапазона находятся, как ультразвук. Вот ВАЛЬКИРИЮ он воспринял, и сделал совершенно справедливый вывод, что ВАЛЬКИРИЯ – лажа. Внезапно, в самый разгар беседы, к Гурьеву подошел сзади какой-то мужик, схватил его за плечи и рявкнул сурово: «Вы арестованы». Гурьев встрепенулся, и пока они болтали, я под шумок ретировался.

В общем, из всей смеси мажорских, мелкопопсовых и совметальских групп в моей памяти остался беспорядочный набор, который я вкратце и перечислю.

СМЕРЧ (или СМЕРТЬ, я не разобрал) – совершенно бессмысленная трэш-метальская группа. Оставили приятное впечатление своей живою непосредственностью и наивностью, и на фоне всего концерта выглядели на редкость хорошими парнями.

ЛОТОС – акустический бард в сопровождении электрических клавишей. Невольно вспоминается Майк – «эй ты, чувак, пора б уже и знать, что ЛОТОС – это такой цветок, а не стиральный порошок». За время настройки чувак два раза спел одну и ту же песню со словами «люди, целуйтесь, это не глупость». Хотел бы я посмотреть на того, кто считает это дело глупостью. Впрочем, на того, кто считает его же большой мудростью, тоже не отказался бы позырить. Настроившись, чувак по третьему разу затянул все ту же песню, я не выдержал и опять ушел из зала. ...Без очков мне показалось, что над дверями написано не «ложа», а «лажа». Истинно, так и было!

ВНЕЗАПНЫЙ СЫЧ – очень внезапный, питерская команда. Довольно забавно. Им следовало бы вручить приз за лучшую настройку, которая состояла в следующем: спев одну песню, вокалист хрипло, будто выругавшись, заявил звукооператорами: «Всех убрать, голос прибавить». Все.

СВ – после всех металлюг и лотосов почти кайфово.

Вот и все, что я помню из 2-го сентября, хотя команд было очень много. ВЕСЕЛЫХ КАРТИНОК я не дождался, – на сцену опять повылазили какие-то местные мотликрюшки; металлисты, разбросанные по залу тут и там, добросовестно бились в припадке прямо на стульях, главный мотликрюш бегал по сцене и вертел задом – одним словом, я уехал домой.

На этом зеленоградскому Фестивалю Молодого (?) Европейского (?) Андеграунда (?) был объявлен (пришел) конец. Там еще 2-го сентября две какие-то закордонные команды выступали – я и забыл про них. Впрочем, я их и не видел, так что помнить было нечего.

«Шумелаъ ъМышь» (Москва) 1990