Слишком опоздавший репортаж
|
|
|
Если
бы не Злыдень,* черт знает, как бы оно все случилось. В декабре восемьдесят восьмого меня
отпустили-таки из Таллинна, где в течение двух лет (то есть даже 25 месяцев –
у, ненавижу!) я охранял бедных финнов от совкового влияния (а два эстонца все
ж слиняли к шведам, минуя наши хитрые-умные кордоны). И уж
аккурат в восемьдесят девятом взял я у Злыдня кассету с Егором – на одной
стороне Некрофилия, на другой – Русское Поле… Ну, взял и поехал в
рок-клуб.** С электрички – прямым ходом туда. Ставлю кассету. Сначала я и не
понял ничего – ну, жутко грязный такой панк. Ну, играет. И вдруг – такая
нежная-нежная песенка. И текст у нее… Мы съехали на пол. Ржачка длилась долго.
Вот так я и услышал Янку. «А
кто романс-то поет?» – «А фиг его знает. Говорят, герла какая-то егоровская».
На «Рок-акустику»
в Череповец я поехал из-за Егора, ну и потусоваться. Кинчев, ЧАЙФ и пр. – все
это, конечно, было интересно, но я хотел видеть Егора. На месте выяснилось,
что ни Летова, ни Шевчуков-Кинчевых на сем мероприятии не будет, но приехала Янка. «Ну и чего мне эта девушка?» –
грустно думалось голове, предвкушая облом. А, это вон та рыженькая, очкастая…
Но вроде хоть не гопницкой породы (в отличие от, например, БАХЫТА,
разозлившего меня с первых же минут). «Ник,
Ник сейчас будет», – зашептались вокруг. На сцену вылез в известное место
пьян слегка помятый мужик в белой рубашке с командой собутыльНиков. Ну, я
сидел на сцене, мне это еще было слышно, что эти парни выскребывали из шиховских
поленьев. Но бедный зал!… Пункерство, скопившееся у рампы, радуется и глупо
улыбается (я бы даже сказал – «лыбится», но воспитание не позволяет). Некий
ублюдок, пардон, сморкнулся и повесил это дело на своего «брата по панку». То
сию неприятность пустил гулять среди своих. А потом вышла эта рыженькая (уже
без очков) и запела что-то. Проклял я свои неработающие и пленкожующие
аппараты! Сделал сколько-то кадров, конечно. А больше ничего не помню.
Вспоминаю лишь, глядя на снимки. Я знаю, что эта рыженькая пела «Особый Резон»
и «Ангедонию», хвою прошлогоднюю – горькую, горькую, горькую, горькую… На
ней были джинсы, а волосы рассыпались по какой-то серой, кажется, рубашке. Я
не слышал, что она пела-играла. Не было песен, не было «реки», «дрожи по
спине» и всего прочего. Все это можно придумывать потом – «балладно-мантровые
лирики» и прочее. Я сам себе балладный лирик и физик небалладный. Глупость
определений исходит из глупой необходимости определять. А на матрасе –
позапрошлые муки. Или мухи. Какая разница, «что»? Ведь главное – «кто», а не «как»
и «почему». Вся штука в том, что Янка была Янкой,
то есть даже не «собой» в банальном значении, а она – это все мы, все души
наши, расстроенные и взбудораженные голосом Ее… Нет, даже и не голосом. Не
знаю. Я люблю ее. Я очень ее люблю. И идите вы к черту с вашим желанием все
знать. Когда
я вернулся в Москву, записал в оном «Колоколе» Домой и Ангедонию. Я
не знал названий песен, и на вкладыше в кассету написал то, что взбрело в
голову. А вообще – о ней
мало кто чего знал…
… Я
не люблю андеграундщиков-профессионалов. Эгоцентризм в них растет до эгоизма.
И девизом выходит фраза – «те, кому это очень надо, все равно это услышат, а
другим, значит, и не нужно». Я знаю людей, которые услышали уже после. Им это было надо, но было уже поздно. Я так же
познакомился с Сашкой Башлачевым – после его полета… Второй
раз я увидел ее 17 февраля, – это было в Москве, в ДК МЭИ. В этот день
случилось 10-летие ВОСКРЕСЕНЬЯ, концерты ДДТ в «Крыльях Советов» и вот этот
сейшн, который как бы и был памяти СашБаша (хотя я и не имею права так его
называть, но пусть будет, как есть). Один из самых крутых концертов: Ник,
Егор и Янка. Ника
я увидел второй раз, и он таки пробудил интерес к себе, хотя я этого и не
ожидал, явившись туда со стойким предубеждением против него. Но, несмотря на
уже привычную дерьмистость звука, мне было интересно. «Ле-тов! Ле-тов!
Ле-тов!» – скандировала урла у сцены, упитая и упыханная. И
вышел Летов, и включил он гитару… И
вырубился ток на сцене. Сел
тогда Егор на пол и стал ждать, когда разберутся с неполадками. Со сцены
объявили, что авторские права любых съемок с этого концерта забронированы «Контр’Культ’Ур’ой». Я
каким-то чудом пролез на сцену и всячески фотографировал (увы, – пленка не
получилась). Лежал лежмя и висел висьмя. Долго
играл Егор. А, может, и не очень. Но я
все-таки стал ожидать Янку. Играла
она недолго, – почему-то вырубили ток. А
потом подошел к ней и сказал, что было так все здорово и клево… – Спасибо
тебе, – сказала она, а в глазах была настолько жуткая усталость, что я
испугался. – Ты
что?! Это же тебе спасибо! – как-то невпопад своему состоянию возмутился я. Но
тут меня уволокла Машка Володина в какой-то закулисный закуток, где мы
покурили, вспоминая «Рок-акустику» и Бегемота. У
гримерок на меня налетел с объятиями живой Бахус с превосходным массивным
животом, выпростанным из-под майки, с мутными глазами и крепчайшим перегарным
ореолом. Это был Костя Жаба – лолитовский барабанщик. – Старик,
– запыхтел он мне попеременно в шею, глаза, нос и уши, – старик, ты пойми,
это же не музыка. Я слушал Янку и плакал, ей-богу, но это уже не музыка, это
что-то другое. А
потом долго я ждал чего-нибудь «этакого» в Москве девяностого года. В
категорию вышеозначенную не вписывались ни «Рок чистой воды» с ПРО, ХРОНОПОМ
(ништяк), ЧАЙФОМ (ЧАЙФ люблю) и АПРЕЛЬСКИМ МАРШЕМ, ни «Интершанс-90» с РАЗНЫМИ
ЛЮДЬМИ, «КОШКИНДОМОМ, Вовой Синим и ОПЫТАМИ ЛЯПИНА.*** «Этаким» стал
первосентябрьский зеленоградский фестиваль с бестолковым названием «Фестиваль
молодого европейского андеграунда». Молодыми
европейцами стали Ник (опять с ЛОЛИТОЙ), В. Шахрин (без ЧАЙФА), Силя (хотя и
без ВЫХОДА, зато с басом) и Янка (с ОКТЯБРЯМИ, но без Егора). Было еще много
кого-то, даже очень много, но из них – лишь СВ стоит упомянуть. Про
сам концерт смотри журнал «Шумелаъ ъМышь» № 1. Там все есть, а чего нет – значит,
того и не было. Скажу лишь, что играно было 10 песен, из них – две новые, не вошедшие
ни в один из альбомов. Янка
настраивалась долго, играла немного. И то – в середине выступления к ней
вдруг подбирается Витька Пьяный и, важно и требовательно тыкая в часы,
требует освободить сцену, потому-де сейчас будет Он с Ником песни петь. Янка
слушает его молча, смотрит то на него, то куда-то вдаль. Наверное,
так же сжигаемые еретики (тот же Джордано) смотрели на монасей, инквизиторски
чего-то требовавших. И уйти от них – не уйдешь, и сказать нельзя – все равно
не поймет, а будет возмущаться дальше и дальше, все более возбуждаясь,
краснея и поливая своей не стерилизованной слюной окружающую природу. – Ребята,
нам продолжать? – спрашивает Янка у зала. – Давай,
Янка! Янка, играй! – отвечает ей зал, попутно отправляя возмущенного Витьку
по очень популярному адресу. Витька
ушел. А
потом она сидела в фойе в толпе народа. Кто-то ее сфотографировал. – Ну
вот, все фотографируют, а фотки не дарят, – чуть обиженно протянула она. – А
вот и не все! – это сказал я. У
меня с собой был цветной снимок с «Рок-акустики», который я ей и презентовал
(фу, дурацкое слово!). – Ты
кто? Ты откуда? – она подняла глаза. Глаза смертельно уставшего человека
(если б я это понял раньше!). – Я Леша.
Я… тут…, – внезапно накатившая волна смущения лишила меня красноречия. И
закончил совсем по-Винни-Пуховски: – Это тебе фотография! А
потом быстро-быстро выкарабкался из толпы, не в силах справиться с пылающими
щеками и насморком (который, конечно же, возникает, черт побери, в самых
неподходящих ситуациях). И я
слинял домой довольный, увозя совсем маленький кусочек этого взгляда
как-бы-из-под-очков, которых не было. И уже
не будет. Завтра
не будет… Алексей
Марков, «Штирлиц», 2/91. *Е.
Латышев (Нижний Новгород) пишет стихи и поет их. На одном из его альбомов А.
Башлачев играет на колокольчиках – прим. автора. **Г.
Воскресенск – прим. автора. ***И даже фест 3 июня в ДК МЭИ не проканал, как мог бы – и потому не вписался в категорию – прим. автора. |
|
|
|
|