Откровение от Ника

Разговор с Ником Рок-Н-Роллом 23 июня 1991 года поздно вечером на одной

московской кухне (публикуется с небольшими сокращениями, не искажающими сути). 

А.: Давай с самого начала. Как ты столкнулся впервые с Янкой, и что ты о ней подумал? 

Н.: Угу. Повелось так. Седьмого августа в Симферополь приезжали люди мой день рождения. Летов и Янка  тогда я еще не знал, что они есть, впервые в Тюмени послушал, мне очень понравилось. Но, кстати, я оговариваюсь, мне Летов сразу не понравился почему-то. Я не знаю. В смысле как  понравился, но другое отношение было к нему. Вот. Они поехали на мой день рождения. Поехали в Симферополь. И мы как-то так состыковались. Народу было очень много. И я впервые Янку там услышал, на его, Летовском альбоме.

А.: Некрофилия?

Н.: Да-да, там, где она поет о том, как ей хуево. Мне как-то так вкатило,  так, интересно, думаю я. Ну, правда, не ново, потому что Умка тогда   я знал Аню Герасимову. И тут, значит, когда приезжаю в Симферополь, смотрю какой-то паренек в очках, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА мне уже сказали. И рыжая такая девочка подходит ко мне. Хип-одежда, понимаешь, такая тусовочная. Они приезжали с Кузей (Черным Лукичом).  Это,   говорит,   я, вот так вот. А я песни тебе хочу спеть. Честно говоря, всех было очень много. Настолько много всех было, что не хватало на всех энергии. Я думал, тем более, о том, как бы людей разместить. Потому что мне в Симферополе, честно говоря, вообще напряжно жилось. И со вписками там очень стремно было. 87-й год, лето. Потом у меня грянуло следствие, и после того, как я уже вышел, в 88-м году, был панк-фестиваль в Тюмени. И вот там мы с Янкой основательно встретились. Делала Гузель этот фестиваль. Янка там была. Ну, Янка, видишь ли, она раньше-то (когда она в акустике) была очень скромная. У меня есть просто возможность сравнивать. Она не была затурканная, у нее было очень много энергии. Ну, как у музыканта, которому есть, что сказать и который на рубеже самореализации. Янка тогда была очень скромная, и очень много было энергии в ней. Очень много. В Тюмени, 88 год. Ой, что же я говорю! Еще в Новосибирске, в 87-м году, зимой, я приехал, она меня встречала. У нас очень хорошие были отношения. Мы как бы были брат и сестра. В последнее время вот все изменилось Конкретно. Просто Янка вышла на топ. Я боялся. Я не знаю, почему у нас стали плохие отношения. Ну, наверное, все-таки ревность моя. Ну, я ревновал ее. Я уже потом понял, с каким человеком мне посчастливилось познакомиться. Бедная девочка, если б она знала, на какой путь она встает... Она вовремя ушла. Вовремя. И ты знаешь, еще я скажу такую вещь, что на душе спокойнее стало. После ее смерти. Хотя, в общем-то, я не могу поверить до сих пор, что ее нет в живых.

А.: То есть ты считаешь, что если бы она ушла позже, то есть, как полагается   своим сроком, то было бы хуже?

Н.: Ты знаешь, из каких соображений я говорю, что вот хорошо? Причем и у Гурьева тоже какое-то спокойствие   мы с ним говорили по телефону. Забегу вперед немного… Когда я узнал, что с ней случилось, у меня что-то стало... Не, ну я не знаю. Тут, по-моему, говорить даже не приходится, какое было состояние. Но потом, вечером, стало спокойно. То есть, такое спокойствие на душе было! Как будто, облегчение какое-то. И знаешь, исходя из каких соображений, я это говорю? Девчонка издергалась. Боль, это же, в принципе ты что, это же мрак. Она молодец, она правильно все сделала. Хоть, слава богу, отмучалась.

А.: Ты знаешь, мне говорили, значит, ну, такая Марина Тимашева, тебе, наверно, известна?

Н.: Известна, очень известна.

А.: Вот. Она, значит, говорит, что, в принципе, вот так она об этом и написала в Экране и Сцене (такой маленький некролог был на нее) про Янку, что когда уже совсем плохо, когда депресняк такой мучит, в принципе, это не плохое настроение, а это есть болезнь, и это надо лечить. И приводит в качестве примера Ревякина. Вот, говорит, человека вылечили, он живет и поет. То есть то, что составляло Димку, оно и есть; и вот здесь тоже все знали, что полгода у нее была депрессия, она за эти полгода четыре раза уходила из дома. И что все знали.

Н.: А ты знаешь, от чего это идет? Вот боль, все это. Это же от эго. Это же человек от эгоцентризма человек, который поставил себя в центр мироздания... Дело в том, что это очень страшная вещь. Я не согласен с Мариной Тимашевой, что это болезнь. Это сие состояние, оно искусственно. 

А.: Оно искусственно, но Ревякин живет... 

Н.: Понимаешь, просто в условиях этой страны это болезнь. В условиях этой страны. И Димка, просто, по-моему, соприкоснулся с Джимом Моррисоном. И он врубился, что он - Джим Моррисон. Это правильно все. Все верно. А что касается Марины Тимашевой - она же, в общем-то, из других позиций все видит. А вот у меня есть возможность сравнивать Янку... И я к ней не как к музыканту всегда относился... А потом, знаешь, на чем я себя ловлю? Наверно, я все-таки об этом скажу. Она стала известной и знаменитой ну, в определенных кругах... Нет, зависти никакой, честно, не было. Что-то другое. Почему у нас с ней отношения-то испортились?.. А, ну да, ревность. Я хотел, чтоб она была только моей. Я-то, в общем, и пленку эту вывез во Владивосток.

А.: Какую пленку? 

Н.: Пленку  Великие Октябри, она и записалась тогда. Электрическая. Вот с ВЕЛИКИМИ ОКТЯБРЯМИ пленку, Деклассированным Элементам я послушал раз, послушал два - и мне захотелось еще больше слушать. Я такого еще не слышал. То есть, настолько клево. Я не говорю о музыке,   музыка вторична. И вот впоследствии, кстати, такое электричество вот именно ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ ей сделали звук. И то, что она начала работать на другом звуке... Мне так кажется, что это чушь. Так нельзя. Это не ее. Зачем? 

А.: Это, в смысле, где Ангедония?

Н.: Ну, на звуке ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. На Летовском звуке. В принципе, Егору было предъявлено серьезное обвинение. Если он меня поймет, а он поймет...  в общем, он повинен в смерти Янки. Такой как раз звук определил ее смерть. Потому что звук ГО - это не просто звук, это человеконенавистничество. ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА - это государственная музыка. Летов разговаривает на языке государства, только другими методами. И вот он злой. Чувствуется, что его когда-то очень сильно рубанули. Когда-то он был таким парнем добрым, я чувствую. А вот эта злоба, это человеконенавистничество, в принципе, определило наши с ним отношения впоследствии.

 А.: Можно, я тебя перебью? Ты знаешь, один панк из Барнаула, который жил со мной в гостинице на  Индюках , сказал, что Летов не панк в силу того, что он добрый.

Н.: Егор - безответственный молодой человек! Эй, брат любер, где твой кастет? - в итоге знаешь, что родило? Гопота вся Летова слушает! Та гопота, которая избивает наших сестер и братьев! Насилует! Я не ангел, я через ненависть прошел к тому состоянию. Да, я ненавидел, да, и насилие было. Но это я четко знаю, что этого теперь не будет. Никогда со мной этого теперь не будет. Я вообще считаю, что вообще к любви только через ненависть можно прийти. Это естественный путь. Есть, конечно, индивидуумы, в которых заложено быть добрым. Тем более, как считает твой панк из Барнаула, если Егор добрый, то почему бы ему не делать хорошее, доброе?.. Хотя, в принципе, я сейчас сам себя ловлю на слове   может быть, у него будут другие альбомы, но он будет жить. Янки уже нет... Вот люди, которые играют панк-рок, их можно увидеть, кто они: настоящие, ненастоящие. Панк-рок - это всегда эпатажность. В моем представлении - это эпатажность, это нарочитость, это наигрыш, это экстравагантность, в конце концов.

А.: То бишь, это не есть естественное состояние человека?

Н.: Конечно, нет! Конечно, нет, ты что! Ничего общего с естественным панк-рок вообще не имеет. А столько боли накачивать людям... Жалко, хорошая она была.  А потом вот, не, потом я ее ненавидел.

А.: Потом   это когда?

Н.: Ну, вот последний год у нас с ней не клеилось ничего. Она стала другой, она стала какой-то косноязычной. Я иногда даже думал:  Ни фига себе, думаю, блин, тут, понимаешь ли, 13 лет в движении, всяких повидал. А тут какая-то, простите меня, девонька, блин, мужичка. То есть, вот такое даже было. Правда, говорят, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Но я не поддерживаю. 

А.: Ну, сейчас-то о живой еще говорим пока... 

Н.: Вот именно. Я не поддерживаю эту точку зрения. Мертвых нет на самом деле. Нет мертвых. А знаешь еще почему, наверное, было спокойно? Все-таки есть в нас языческое начало. Когда умирал человек у язычников, они пели песни, радовались тому, что человек переходит в другой мир. Просто протусоваться в другой мир - ведь клево! То есть никогда не верили в ту самую смерть. Христианство принесло это - какую-то смерть. И вот Янка-то, она была, наверно, язычницей все-таки. 

А: Ну да. Так уже, ты знаешь, такая телега была, что вот такое естественное продолжение жизни именно как самостоятельный ход отсюда - из этого мира - эстетическую сущность этому дал Сашка Башлачев своим уходом. Понимаешь, то есть вот все поняли, что есть такой закономерный финал, что это круто, что так должно быть. 

Н: Я не знаю даже, что на это сказать - чушь собачья. Например, я сам того. Я СашБаша знал. Сашку я хорошо знал. Ну, как  хорошо - в смысле, мы были знакомы. Мы даже сейшенок варили вместе: сидели друг напротив друга; он мне - одно, я ему - другое. Кстати, вот. Дело в том, что Янка очень хорошо знала Сашу Башлачева. Даже, по-моему, чересчур очень. Ну, это их интим... Я надеюсь, они сейчас встретились. Муж да жена - одна сатана. Встретились хоть теперь - со свиданьицем их, так сказать. Один вылетел, другой утонул   нормально! Не это показатель вообще! Когда вздергиваются музыканты, поэты и вообще интеллигенция   люди - по-моему, ни в одной стране такого нету.  Так вот насчет Саши. Я не знаю, я-то от него таких слов не слышал, но вот Измайлов (автор статьи  "По ком звонил колокольчик"  в газете  "Молодой дальневосточник" -  прим. ред.) говорит, что Саня, якобы, утверждал, что нужно жить так, как если бы в соседней комнате ребенок умирает твой. Вот так вот. Надо всегда чувствовать это. Вернее, надо чувствовать, что в соседней комнате умирает твой ребенок. С такими мыслями, простите меня. Ну, что, иным людям хуже бывает. Я так думаю - это не выход. Хотя кто от этого застрахован? В этой стране человека можно поставить в такую психологическую ситуацию, что у него выхода не будет.  И что касается Янки... Ну, здорово, блин, хорошо, что она не влетела в эту ситуацию гораздо круче. А с ней, кстати, было уготовлено... Кстати, те парни, которые сейчас пишут о ней, и прочее вот тоже я их не понимаю. Я имею в виду таких маститых, скажем, критиков. А где они раньше-то были? А что, они свои задницы не могут с места поднять? Пускай поехали бы в Тюмень. Съездили, посмотрели бы. Почему они такие неподъемные? Вечно пишут после смерти. Ты понимаешь, дело в том, что когда я впервые столкнулся с концертами, это где-то второй год у меня длится, скажем так, конкретно концерты (такие, в смысле - официальные), когда они заканчиваются, я боюсь. Я боюсь, когда заканчиваются концерты. Я бездомный человек, я полностью завишу от настроения хозяев. Ты знаешь, это, кстати, очень сильно влияет. Можно, конечно, говорить о том, что все люди клёвые, все люди   братья. Но тут какая ситуация получается: иногда хочется своего. Да не иногда - всегда хочется своего угла. И ты знаешь, на чем я стал ловить себя? Может быть, это неправда, но я стал себя ловить на том, что я хочу угодить хозяевам квартиры. Как-то быть постоянно уматно-веселым, чтобы только не выгнали. Это стало посещать меня. И вот, в общении с Янкой у меня тоже такое было. Я объясню сейчас все. Дело в том, что когда мы все общались в Новосибирске, настолько мне не хотелось, чтоб она кому-то еще принадлежала, был такой момент, что я начинал, там, ей грубить, хамить, - ну, нравиться, так сказать. И чувствовал себя привязанным к ней. Я что-то даже и не знаю, у нас настолько хорошие были отношения, а вот все испортилось. Дело в том, что, по-моему, Летов рассорил нас с ней. И Янка ушла. А что? Янка ушла. Она ушла погулять. Ей скучно с нами со всеми стало. Она, наверное, полюбила какого-то человека. Все-таки она иногда забывала, что она   женщина. Все-таки не женское это дело   петь такие песни. Дом горит,  козел не знает, дом напился и подрался. Зачем же так? Женщина она. Хорошая песня, хорошая, жизненная. Кстати, на раз ее воспринимают буквально все. У меня была ситуация в Находке. Находка - это супермажорский город по всем критериям. Супер! И там, значит, все ездят на машинах на японских. А мы с Димой Широким приехали - у меня там сестра. Там интерклуб уматнейший, там есть такой человек - Витя. Там, во-первых, всегда спиртные напитки по госцене   шампанское 8,50 стоит, представляешь? - и вот Витя нам там помогает. У них дефицит общения. И вот я тут говорю: «Янку тут можно поставить?»  «А что за Янка?» Я говорю: «Янка - ну, это которая умерла ». «А, во-во-во, мы о ней слышали. Люди, которые ничего общего не имеют с тусовкой. То есть вообще. Я ставлю эту кассету, он говорит: «Продай». Я говорю «Не могу. Не моя, и вообще. Переписать», -  говорю, - «могу, а продать – нет». Ну, еще бы я Янку продавал! Не потому, что она, там, непродажная - это чушь собачья... Кстати, вот эта хренотень откуда-то идет - непонятно. Какой-то мудак когда-то сказал: Борис продался. В смысле - продался? правила игры такие: берет в руки гитару человек - все. Начинает он петь песни, которые популярны сейчас (вот Янка, в частности) - все, это значит, ты будешь за это получать деньги. Или кто-то будет за это получать. Это рок-н-ролл, черт возьми. К нему серьезно не относиться - себя не уважать. И Янка, может быть, просто нагнетала, может быть, она и чувствовала, что она стала конъюнктурна. 

А.: Ты знаешь, я ее очень мало видел, всего три раза: Череповец, ДК МЭИ (как раз вот, ты, Янка и Егор, 17 февраля 90 года)... 

Н.: Тогда было у нас с Егором перемирие. Это, наверное, сказалось на зале. 

А.: Да. И еще раз   в Зеленограде...

Н.: Вот как раз в Зеленограде у нас с ней было плохо. Когда Витя Пьяный подошел к Янке. Янка, между прочим, тоже некрасиво себя вела. Иными словами, все мы там были хороши. В рожу бы нам настучать!

А.: Там она мне показалась очень замученной. Знаешь, такой сидит милый, добрый человечек, очень весь замученный, затраханный, как только можно. 

Н.: Пообщайся с Летовым, пообщайся. Посмотрим, что с тобой будет. Это сумрак. Ну что я... Что о Янке? Веселая была она очень. Ей на язычок лучше не попади. Суеверная была. Хихикала все время. 

А.:Суеверная,   в смысле, черные кошки, все это? 

Н.: Нет. Весело суеверная. Как бы это сказать? Ну, например: «Ой, чтой-то я боюсь!» Потом, она за последнее время стала догадываться, кто я. 

А.: То есть? Ты хочешь сказать, что она принимала тебя не за тебя? 

Н.: Нет, она стала догадываться, кто я. По-моему, напрасно. 

А.: Ты этого не хотел?

Н.: Да нельзя людям догадываться. Это не позерство. Я - дьявол, я здесь не случайно   в этом мире. 

А.: Все мы не случайно.

Н.: И вообще, дьявол - это мерзкое слово. Ну ладно, это я так. Меня  вот сюда, так сказать, чтобы я здесь... А Янка - нету рая, нету ада – дождичком вернется, ветерком прошумит. Она удачно гармонировала со сферой. И с планетой. Так что все нормально - она растворилась. А тело - да что тело? Кусок мяса! Господи! Плоть. Она стала ей не нужна. Песня, может быть, появится - Русалочка, памяти Янки Дягилевой. Русалочка. Будет она пугать там рыбачков! Она будет! Она ведьма еще та была. О-ох, она будет, она оттягиваться сейчас знаешь, как будет! И смех у нее. Смеяться она будет. У нее смех такой какой-то - я даже не могу изобразить этот смех.  Ну, вот и все, наверное. Мне больше нечего сказать.

С Ником разговаривал Леша.

ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД