|
“Время колокольчиков” в свете церковного суда. |
|
|
Проблема предубежденного отношения многих представителей Православной Церкви к рок-музыке не смягчается и в случае дискуссий о Русском Роке. Речь здесь идет не о русскоязычном бездумном и конформистском бритпопе, которым глянцевые буржуазные журналы и канал МТВ пытаются воспитать “Поколение ПЕПСИ”. Я говорю здесь о той части рок-исполнителей, которые органично впитали в себя нравственный и даже мессианский пафос русской культуры “мальчиков, обдумывающих житье” и русской литературы. Вспоминаются имена Александра Башлачева, сибиряков Янки, Романа Неумоева, “Теплой Трассы”, Александра Подорожного, вообще людей, сплотившихся в конце 80-х вокруг склонной к организаторству “Гражданской Обороны”. С другой стороны, не объяснить, хотя это часто делается, того же Гребенщикова только западными текстовыми традициями. И это также на полных правах РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА, как и, к примеру, абсолютно самобытный пролетевший светлой звездой на мрачном небе русской действительности эпохи распада всего Веня Дркин. Далее можно вспомнить здесь (я, естественно, субъективен и не претендую “объять море”) “Соломенных Енотов”, можно Максима Крижевского, можно “Калинов мост”, можно Ермена Ержанова “Анти”... Можно вспомнить многих других – еще раз говорю, нельзя объять море, тем более не мертвое древнее море, от которого остались ракушки и окаменелости, а ныне бьющее волнами своими берега обыденности. Не стоит забывать и еще одну стихию русской жизни – ту, что именуется “авторской песней”, где, если откинуть большинство “творений” на тему лыжных палок и изгиба гитары желтого цвета, так же, как откинуть в русской рок-музыке бездарное эпигонское большинство (а бездарность и эпигонство – всегда в большинстве, что вовсе не трагично и ничего не определяет), мы встречаемся с той же русской поэзией, почему и границы между “роком” и “авторской песней” здесь призрачны. Хотя некий общий камертон, “планка”, так сказать, рока был (а) поставлен (а) изначально выше “бардов” уже в питерской рок-культуре, как верно заметил иер. Григорий (Лурье) в статье “Смерть и самоубийство, как фундаментальные концепции русской рок-культуры” (сайт www.russ.ru), причем, как на “техническом” уровне, так и на “уровне” мировоззренческой целостности, т.е. требования единства слова и жизни. Выразилось это, в частности, как было иер. Григорием столь же верно замечено (пересказываю своими словами), и в том, что романтический “второй мир” у “кспшников” реализовывался “в свободное от работы время”, “рокеры” же порвали с этим шизоидальным “способом бытия” радикальным образом, уйдя в “дворники и сторожа”. Далее иер. Григорий обратил внимание на четко урбанистическое уже у Майка “место обитания” автора и его лирического героя, и романтическое этого урбанистической реальности неприятие ради “чего-то такого”. И на то, что весь этот вялый романтизм сменился с конца 80х, после того, как “тон” стали задавать не московские и питерские музыканты, а “сибиряки” на НЕЧТО СОВСЕМ ИНОЕ. Цитирую о. Григория: Именно в этот исторический момент "рок-н-ролл" (как его тогда называли) 80-х, вполне определенно привязанный к известной музыкальной традиции, сменился так называемым "русским роком", способным поглощать и переваривать любые музыкальные стили. Сам факт этой трансформации свидетельствовал о том, что рок уже сложился и осознал сам себя как явление, лежащее не в области музыки, а в области мировоззрения. Никакого особенного "рокерского мировоззрения", естественно, не возникло - рокеры оставались носителями разных мировоззрений, - но было осознано наличие какой-то общей мировоззренческой платформы, на которой каждый затем уже строил свое. И чуть позже: уже просматривалась перспектива создания квазирелигиозных движений… Расхождения с позицией иер. Григория для меня начинаются где-то с этого места его статьи. Потому что именно здесь у него выстраивается окончательно тезис, вставший в заглавие его статьи, и означенный им так: Именно "рокерское" отношение к действительности требовало всецелого предания себя главной цели в жизни, но то же самое отношение к действительности не допускало наличия достойной цели жизни в самой действительности. Выброс из действительности был запрограммирован, но других методов, кроме тривиального самоубийства, никто пока что не изобрел. Хочется задраться и спросить: если чуть выше о. Григорием утверждалось: собственно русский рок - тот, что родился в "Зоопарке" и в "Аквариуме", - начинался как "нормальная" русская поэзия, а не сильно облегченный ее вариант, существовавший в культуре так называемой “самодеятельной песни” - не оформилось ли в “сибирском роке” радикально глубже самосознание его именно в качестве русской поэзии. И спросить еще: является ли для поэта отсутствие социальной ниши, тем не менее, отсутствием “наличия достойной цели жизни”, напомнив, что в предыдущем идеологическом концепте, т.е. при “коммунизме”, к примеру, ТОЧНО ТАКОЕ ЖЕ ОБВИНЕНИЕ, т. е. в отсутствии “наличия достойной цели жизни”, могло прозвучать и в адрес священника – он тоже, вроде как, “молотком не машет, хлеб не растит”. В данном контексте придется касаться более глобальных и сложных проблем, нежели обсуждавшиеся выше, т. е. проблем порядка “русская культура и Церковь” и “русская интеллигенция и Церковь”. Эти проблемы рассмотрены “обеими сторонами” (хотя, как ни крути, все разделения на “обе стороны” кроме одной единственной – Бог и Князь мира сего – придумал явно не Бог) гораздо обстоятельнее, хотя и там не обходится без “перлов”. Количество русофобских “откровений” космополитической прогрессистской интеллигенции здесь запредельно, но автор этой статьи купаться в этом грязноватом водоеме не призывает. Отмахнусь от подозрений в причастности к последней собственными строчками, которые привожу не потому, что полагаю их замечательными такими, а лишь, поскольку спорить собираюсь с некоторыми мнениями другой стороны, предвижу скоропалительные причисления меня к тем людям, которые мне не приятны, и строчки эти ОДНОЗНАЧНО выражают мое к ним отношение: Новое Средневековье
открывает печи Для мисс “интеллигенции”,
что билась за прогресс. В благодарность за ея чаянья и речи Сэр “Прогресс” костер ей
сложит – сам – дымом до небес. Есть божок у ней – культура – “тонкая
прослойка”, Жить с ней, в общем то “по кайфу” - помирать вот – нет То “закаты над Европой”, а
то, блин, перестройки. И “вечный Геббельс” на нее точит пистолет. Со стороны Церкви проблематика "Церковь - культура" исследована, в целом, вполне корректно, хотя и тут бывают “откровения”. Если, к примеру, арх. Рафаил (Карелин) с высот монашеского аскетизма в работе “Скрытый демонизм” безапелляционно “приговаривает” все мирское человеческое творчество к вечному заключению в адских безднах, сваливая в одну кучу без разбора масонов Фрейда с Марксом и Ф. М. Достоевского, то, дабы это читалось более-менее убедительно, ему все же не следовало бы допускать неточности, за которые можно схлопотать “двойку” по философии уже на первом курсе среднего гуманитарного факультета - например, выдавать за проблематику экзистенциализма вообще воззрения лишь малой его части - атеистического экзистенциализма и т. п. Вообще труды архимандрита Рафаила очень серьезно претендуют на интеллектуальность, пересыпаны цитатами, но настораживает лишенная всех иных цветов черно-белая картина мира – вот, к примеру: “в литературе можно различить разные степени и уровни концентрации демонизма — от скрытых до бесстыдно обнаженных — но альтернативы ему здесь нет”. Природа человека вообще поражена первородным грехом, и никто из нас, грешных, не лишен “разных степеней и уровней концентрации демонизма” - но не факт, что от этих “степеней и уровней” обеззаражены до полной стерильности тексты всех книг, изданных с благословения иерархов Церкви, продающихся в церковной лавке и претендующих на анализ с точки зрения Предания Церкви современной жизни. Предание свято, это понятно, но гарантированно ли не искажен ВЗГЛЯД человека на жизнь, даже если тот анализирует ее при помощи Предания, застрахован ли этот человек от человеческих грехов, в частности, от гордыни и осуждения? Это, впрочем, не является темой этой статьи, тем более что, еще раз говорю, пастырями Православной Церкви написано множество умных и корректных трудов о творчестве, как, к примеру, лежащие у меня перед глазами книги “Православный взгляд на творчество” священника Михаила (Труханова) и “Свет и тьма в искусстве” игумена Антония (Логинова). Нерешенность и даже невозможность ОДНОЗНАЧНОГО решения вопроса ОПРАВДАННОСТИ и СМЫСЛА творчества в свете Христианства будоражила умы равно русской творческой интеллигенции и Церкви. Именно поиск решения этого вопроса в катастрофических и даже апокалиптических предчувствиях начала XX века составлял основной пафос мысли эпохи Достоевского и Серебряного Века. Вся религиозная философия того времени - от полного апокалиптического страха “крайне правого ортодокса” Леонтьева через экзистенциалистского Достоевского, искавшего Софию С. Булгакова, экспериментировавшего в проблематике “священство - мир” Мережковского, иррационалиста Шестова, а также склонного к богословию М. Экхарта, не нашедшего в синодальном Православии адекватного времени решения проблемы свободы творчества и впавшего в ересь “отдельности от Бога свободы” Бердяева и экумениста Соловьева до совсем в нехристианском ключе решавших эту проблему Сологуба, Брюсова, Белого и впадавших в осуждение Церкви Толстого и Розанова – вся она искала ответа на этот вопрос. Впадала во всевозможные ереси, но ожесточенно пыталась решить снова и снова. Что, это была массовая эпидемия впадения по гордыне в грех “составления своего ума”? Наверное, все-таки синодальное “юридическое” богословие , сильно искаженное католическими стереотипами, не давало ответа на слишком большое число “проклятых” вопросов. И был налицо кризис. Вообще, богоборческая революция не могла случиться лишь благодаря деятельности максимум четырехзначного числа революционеров-инородцев из запломбированных вагонов и омасонивания верхних слоев общества. Мне здесь не интересны социальные причины революции 17 года, мне интересны причины именно ее атеистического пафоса. Естественно, в таком безмерном вопросе не только одного, но и десятков ответов не хватит, чтобы назвать все причины. Назову две, как мне кажется, актуальные здесь. Мне кажется, во-первых, это была огромная подчиненность Церкви государству, слияние с ним Ее земных структур и сопутствовавшее этому ослабление богословской мысли в церковных стенах. Аналогичная ситуация с богословием была в поздней Византии, где огосударствление церковной жизни привело к тому, что в атмосфере казенщины богословская мысль еле тлела, точней жила только в монастырях. В 1438 году такое положение вещей привело Константинополь к Флорентийской унии с католиками, а в 1453 году последовала Божья кара – Константинополь пал под натиском агарян. ( Детально такой взгляд на причины краха II Рима описан в книге протоиерея А. Шмемана “Исторические пути Православия”). Во-вторых, ситуация в предреволюционной России осложнялась тем, что под фасадом традиционного сословного общества и прикрытием авторитета Церкви расцветал враждебный духу Православия и русской цивилизации либеральный капитализм. Сейчас уже понятно, что “экономическая” основа сверхгосударства Антихриста будет именно ЛИБЕРАЛЬНО-ТОРГОВОЙ. Либерализм это не только “рынок” и не только “свобода печати”, это тотальная идея мира, где ничего не имеет абсолютной ценности, вообще никакой ценности, кроме той, что установит вещи ее денежный эквивалент. Это идея мира, который, увы, побеждает сейчас в России и при “втором пришествии” на нашу Родину которого русский рок-поэт Янка одним росчерком обозначила удел поэта, т. е. человека, в русской поэтической традиции плотно связанного с образом пророка - в этом “дивном новом мире” - “КОММЕРЧЕСКИ УСПЕШНО ПРИНАРОДНО ПОДЫХАТЬ” и “ПРОДАНА ЖИЗНЬ МОЯ (вар. БОЛЬ МОЯ, вар. СМЕРТЬ моя)”. Для поэта, уделом которого в истории чаще была социальная неустроенность, трагичен не факт личной нищеты, а то, что его слово не было услышано людьми, или смысл его закрылся шумом “славы” и “коммерческой успешности”. И еще страшней ему чувствовать “на своей шкуре” ветер наползающей эпохи, когда СЛОВО ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ СМОЖЕТ СДЕЛАТЬ, потому что ценники “шоу бизнеса” и цинизм глума постмодернизма и газет слово обесценили, в чем сбылись слова Ницше о том, что настанет время, когда само слово “Дух” будет обозначать “грязь”. Россия, в которой измученная “проклятыми вопросами” литература Серебряного Века бросалась от ереси к ереси, была не лубочным и благополучным сословным государством, рисуемым нынче преуспевающим режиссером Михалковым, а миром, где вишневый сад рубил новоявленный “хозяин при деньгах” Лопахин, Родион Раскольников бродил по аду Петербурга, где властвовала старушка-процентщица и стояли дети на панелях, даже Леша Карамазов в разговоре с Иваном произнес - “расстрелять”, а бесы из рассказа Л. Андреева “Правила Добра” с хохотом читали записи доброго православного священника. Притом русская литература осветила именно надсоциальный и демонический апокалиптический отсвет царства денег – язык не повернется назвать пафос “Преступления и наказания” социальным. Это было дыхание преддверия того самого ада, который ДОЛЖЕН ПОБЕДИТЬ В КОНЦЕ МИРА. Ненадолго победить. У Достоевского хватило мудрой глубины и аристократизма остаться на стороне Православия, хотя уж кто-кто, а он видел, что за мир расцветает адовым цветом в “православной” России. У большинства его героев, пошедших на баррикады, мудрости не хватило – инстинктивное чувство неподлинности русского мира дополнили антихристианские и атеистические масонские теории. Церковь же боролась ТОЛЬКО с бунтовщиками и, повторив беду церкви II Рима, не была в состоянии и не имела возможности давать АДЕКВАТНУЮ оценку происходящего с тем миром, против которого бунтовали бунтовщики. Не ее тут вина, тут беда ее, к которой приложили руку и абсолютизация царской власти после отстранения Никона, и петровские реформы и многое другое. Что было после, мы знаем… Иеромонах Григорий (Лурье) обозначил основную концепцию “сибирского панк-рока”, из которого упомянул “Гражданскую оборону”, Янку Дягилеву, Черного Лукича, Романа Неумоева, как “смерть и самоубийство”. Цитат для подтверждения такой концепции, особенно у Егора Летова, предостаточно. Для других концепций – тоже цитат хватит. Как мне кажется, о. Григорием преувеличена САМОЦЕННОСТЬ идеи смерти в строе мышления “сибиряков”. Во-вторых, его статья охватывает в цитировании не весь период развития мировоззрения представителей “сибирского панка”, а лишь пору ее незрелости. Не только религиозные взгляды, на что о. Григорий указал, но и судьбы, в том числе и судьбы мысли участников этого нонконформистского “проекта” очень различны. Даже самый главный “теоретик суицида” Егор Летов, выдававший в 1987 году строчки “суицид – пусть будет легко” и там же - “истекая слюною, всем нравится жить – все дальше и ниже и хуже и гаже – НАМ ТАК ПОВЕЗЛО” - в 1990 году поет “палка перегнулась – я буду жить долго”. А через три года, когда ельцинские танки расстреляли защитников конституции нашей страны, ударяется не в проповедь поверки честности слова смертью, а в политические проекты: поддерживает крайних коммунистов, крайних националистов и синтезировавших эти крайности в единый оккультный антилиберальный проект национал большевиков. Вообще искушение масонскими идеями тоталитарного “Города Солнца” у достоевских мальчиков эпохи “второго пришествия” капитализма было. Искусителем здесь поработал А. Г. Дугин, “евразиец и теоретик Консервативной Революции”, который, упрекая исторический коммунизм и фашизм в недостатке тотальности и предполагая отправить в “крестовый поход” “безголовых ацефалов, носителей креста, серпа и молота, коронованных свастикой солнца” явно пытался опереться на наследие интеллигенции Серебряного Века (см. его статью “LґAge dґArgent ou lґAge Mordore”), хотя построение Города Солнца по нему же предполагало ее уничтожение (см. журнал “Элементы” №3 “Аутодафе интеллигенции расчистит путь элите”). Начитанный и талантливый Дугин поднял целые пласты неизвестных в России нелиберальных идей, что, учитывая тошнотворную интеллектуальную дремучесть нашей политической оппозиции, было ярко и увлекало - практически все названные мной сибирские и близкие им по духу несибирские рок-авторы какое-то время находились в сфере интеллектуального поля “Арктогеи”. Характерно, что пресловутая “суицидальность” а, по сути, жертвенный пафос мифологии “рокеров” проявился и здесь: Летов говорил о росте ЦЕНЫ сказанного слова при тоталитаризме, поскольку там оно опасно для жизни говорящего (интервью “200 лет одиночества” в “Контркультуре №3), и о том, что не сомневается что их, рок музыкантов пассионариев при приходе к власти ими же приведенного антилиберального народного режима расстреляют в числе самых первых. Пример из егоровских интервью тех лет: “Если уж в 85-м году за мои слова меня в психушку сажали, Кузьму, нашего гитариста, на Байконур сослали - значит, стоило слово чего-то. Значит, живое было слово. И нас слушали, и понимали. Сейчас, в результате перестройки, понятие свободы слова у нас нивелировалось, как и на Западе, до положения болтовни. Произошла нивелировка всех ценностей. Это - ужас, это - состояние, какое предшествует глобальным природным катаклизмам - так было и перед потопом.” Дугин & К щедро подпитывали этот порыв теориями “человека восстания”, осуществлявшего, в противовес ждущим конкретных земных результатов “революционерам” в преодолении Отчуждения Системы “алхимическое делание”. И про творчество Летова Дугин писал (А.Г. Дугин “Егор Летов: работа в черном”) в той же “алхимической” терминологии, хотя, если выкинем весь оккультный вокабуляр, мы встретим там все же более глубокое понимание его творчества, нежели его трактовка у о. Григория. Впрочем, неподлинность концепции Дугина ясно отразилась в судьбе их автора, явно НЕ “человека восстания”, а скорее “мальчика Нильса с дудочкой”, легко поменявшего амплуа теоретика революции и политического нонконформизма на должность советника Селезнева и идеологическое обслуживание Системы. К песням этого периода комментарии о. Григория уже четко неадекватны: вряд ли “резиновые трамвайчики” и психоделические “лимонные тропинки” летовской “Офелии”, например, говорят о “восстановлении природной гармонии при помощи самоубийства”, скорее отсылают к пропагандировавшемуся “Арктогеей” “алхимическому” роману австрийского писателя Г. Майринка “Белый Доминиканец”, как и некоторые другие строчки альбома “Сто лет одиночества”. Искушение идеалом тотальным под видом народного вместо личностного, экзистенциального, как и искушение, о котором говорит о. Григорий, было в большинстве своем рок-поэтами преодолено. К примеру, Роман Неумоев, автор песен “НЕПРЕРЫВНЫЙ СУИЦИД” и “РОДИНА СМЕРТЬ”, в последней из которых ясно дается антитеза, в которой становится ясно, почему для Неумоева Родина – именно смерть: “Кто быстрее, тот и “прав”, кто чернее, тот и “жив”, кто остался, тот и “свят” - неужели так и надо, так и будем жить?”, “что не до смерти, то ложь” и “смерть - это место встречи тех, кто бежал босиком по алмазной ржи” - ясно сделал своим выбором Православие, а также был создателем политического рок движения “Русский прорыв”. Сейчас, как мне кажется, Роман дальше от чреватой искушениями КОНКРЕТНОЙ политики (что не является синонимом отказа от политической позиции), но даже в недавнем интервью из стен монастыря ответил, что антитеза “Православие или смерть”, выдвинутая о. Григорием в конце статьи о Русском Роке, как единственный выбор между Православием и Русским Роком, тем не менее, не является лозунгом Московской Патриархии, а с другой стороны, поскольку для верующего ясно, что Жизнь – лишь во Христе, антитезу о. Григория можно расширить до простой “Жизнь или смерть”, а это проблема, выходящая за конфессиональные рамки. “Это, - сказал Роман Неумоев, как не крути, проблема ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ. В будущем же, о котором Господь сказал: "Когда приду во второй раз, вряд ли обрету веру на Земле", и тем паче”. Появившаяся чуть позже описанных о. Григорием событий барнаульская “Теплая Трасса”, певшая в частности, “Только как не крути, остаются в живых только те, кто убит за свою непокорность, на вселенской войне, на коленях своих, принимая вину за живущую подлость” и “умри за жизнь, и небосвод склонится пред тобой” (здесь ясно обозначено, ЧТО ЗА смерть имеется в виду, и ЗА ЧТО эта смерть принимается), неоднократно и однозначно говорит о своей православной позиции. Интересно, что героическая и жертвенная позиция, предложенная в текстах “ТТ”, как и позиция, излагаемая в творчестве Неумоева, выражается не в терминологии церковного прихода, а в масштабе ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО ИМПЕРАТИВА. То есть вопрос того, как Христос в человечестве своем ИСПОЛНИЛ ЗАКОН БОЖИЙ – углублением и дополнением его в Учении Нового Завета В КАЧЕСТВЕ БОГА или своей ЖИЗНЬЮ И КРЕСТНОЙ СМЕРТЬЮ В КАЧЕСТВЕ ЧЕЛОВЕКА, решался рок поэзией, с мощнейшим, пусть и несколько романтическим акцентом на втором из названных “ответов”. Естественно, это просто требование экзистенциального единства слова и жизни. На самом деле в личности Христа невозможно разделить Его жизнь и Его учение, но там, где Христианство, пусть даже Православие, становится официальным “имиджем” государственной системы, катастрофически растет размах использования соответствующей “терминологии” как внецерковными людьми, так и обрядоверцами. Божиться и говорить о Святой Церкви и Царствии Небесном наши чиновники, СМИ и “блатные барды” учатся бойко, и по ходу “возрождения России” будут говорить еще бойче. Мы живем в призрачном мире, где президент Ельцин ездит в паломничество в Иерусалим (дело не в том, что ездит – дорога покаяния всем открыта, а в том, что из этого делается всемирное шоу, и в том, что “паломничество” человека, стоявшего во главе системы, доведшей большую часть страны до запредельной нищеты и уничтожившей почти все ее социальные институты, происходит не в рубище и с посохом, а с роскошью в ситуации, когда в России сотнями спят беспризорные дети на вокзалах, непорядочной, прежде всего, перед Господом), а на службу в Храм Христа Спасителя вопреки всем канонам Церкви могут не пустить охранники, поскольку там позируют телевидению со свечками власть предержащие в честь очередной “предвыборной кампании”. Мы живем в рациональном мире, где все оценено и поставлено под контроль налоговой, но в киосках в одном ряду висят иконы Божьей Матери и желтая пресса, а набожный с виду чиновник без зазрения совести отключает свет в больнице. Из скудного ассортимента человеческих грехов у каждого времени есть стержневой, определяющий – и сейчас это ЛОЖЬ или ФАЛЬШЬ, которая старается именем Божьим оправдать все подлые дела на Земле. Не потому что, раньше “в добрые старые времена” не лгали. Потому, что либеральная постиндустриальная цивилизация, в которую Россия пытается вписаться, в первую очередь, цивилизация информационная. В США, к примеру, порядка 90% продукции (в денежном эквиваленте) - это информация. И постмодернизм здесь - не стиль искусства и даже не эпоха - это неотъемлемое свойство такой цивилизации. Естественно, что созданные в исчезнувшей давно с лица земли почвенной аграрной России “третьеримские” лозунги типа уваровской триады и подобная архаика, столь любимая Церковью “работает” здесь совсем НЕ ТАК и “НЕ НА ТЕХ”. Мне почему-то вспомнился столь же любимый молодежью и столь же ненавидимый одиозной частью священства, как и рок, Виктор Пелевин. Уверен, что квазибуддистский флер его романов, который с ужасом воспринимается нашей “православно-патриотической” публикой, как “пропаганда оккультизма”, не относится к роду чего-то подобного, а просто провокативно отражает состояние мозгов человека, находящегося в центре призрачной “майи” неживой геометрии многоэтажных бетонных коробок, постоянно лезущих в душу и пытающихся ее “перепрограммировать” на свой лад товарных и политических реклам и трактующих, как черту угодно историю, религию и мораль “телесновидений”. Совет уехать в дальнюю деревню поближе к природе или просто уйти в монастырь, понятно, не для всех выполним. Здесь же достаточно поверить, просто поверить порой, что хоть что-то из бесконечно мелькающего рекламного видеоряда ЕСТЬ, чтобы попасться в хищные лапы дьявола. Конечно, “видения” информационного мира апеллируют к страстям и схема “захвата” Врагом здесь традиционна, но ведь есть еще и от Бога данное свойство верить своим глазам и ушам – а “технология лжи” в условиях информационного сверхпрессинга и лукавых технологий психологических манипуляций настолько сильна, что оставаться человеком теперь в чем-то гораздо сложнее. Стало опасней верить даже хорошим и правильным словам в мире, где помпезно озвученное соответствующей музыкой изображение иконы “Неопалимой купины” может предшествовать рекламе страховки от пожара, а евангельская цитата – служить частью предвыборного слогана. Призрачность “общества Спектакля”, описанного Ги Дебором имеет свое метафизическое измерение – лицедейство, “имидж” становится необходимым условием присутствия в обществе. Философ Сергей Корнев в статье о Пелевине “Блюстители дихотомий” в журнале “Иначе” №3 (цитировать оттуда “по теме” пришлось бы долго – лучше поищите в Сети и прочтите целиком) после обсуждения пелевинских “буддистских штучек” и ряда других проблем неприятия его творчества “консерваторами” приходит к выводу: болевые точки у Пелевина – те же самые, что и у русских классиков, разве что упакованы они несколько по иному, применительно к другой культурной среде. Единственное, что возражу (не замечательному русскому писателю Пелевину, а предлагающим модернизировать “ветхое” православие) - призрачный мир технократической постмодернистской цивилизации помогает объяснить и понять не только буддистский термин “майя”, но и святоотеческие толкования на Апокалипсис Иоанна Богослова. Как поется на эту тему у А. Подорожного: Города, города, города Вы убили всех с Богом людей
Одинаковые города На убитой словами Земле. И серьезной проблемой “последних времен” является, как донести не превратившееся в кривых зеркалах “общественных мнений” и “имиджей” в перевертыш ЖИВОЕ СЛОВО до человека. Глубоко воцерковленному - пути свободы и спасения Церковью означены. А невоцерковленному? Или “слегка воцерковленному” обрядоверцу, что для нашей “православной” России становится грустной нормой, может быть, иногда худшей, чем не сделанный еще религиозный выбор? Вариантов для духовной гибели у человека внутри церковных стен не меньше, чем вовне их - чем дальше идешь в гору, тем тяжелей идти, почему и является “избитой” православной истиной, что искушений этих в монастыре на порядок больше, а в высшем подвиге христианина – Великой Схиме – еще и поболе того. И опасней всего из “слегка воцерковленных” жить тем, кто уверен, что соприкосновение с религией в качестве Корабля спасения для них – комфортабельный лайнер с гарантиями и страховками на “жизнь вечную”. И “неучастие в делах Тьмы” – в усвоении вербального и жестуального языка церковного прихода при затыкании ушей, когда слышишь любой иной. “Православность” в таком случае базируется не на вере, а на неком “религиозном чувстве”, описанным протоиереем А. Шмеманом в упомянутой уже книге о Евхаристии: “религиозное чувство легко принимает разрыв между религией и жизнью и благополучно уживается с идеями, убеждениями, иногда целым мировоззрением, не только чуждыми христианству, но зачастую ему противоречащими... в православном его варианте оно выражается преимущественно в утробной привязанности к обрядам, обычаям, традициям, ко всем внешним формам церковной жизни... Это – консерватизм формы, но только без отнесения ее к ее содержанию, т. е. вере” Вообще, я неоднократно упоминаю здесь труды замечательного русского богослова XX века А. Шмемана, поскольку, как мне кажется, в его отнюдь не модернистском и экуменистическом, но строго православном богословии, тем не менее, решаются многие вопросы, которые не решает “юридическое” богословие и, увы, далеко не церковно пыталась разрешить литература Серебряного Века. О. Шмеман писал о пародирующем подлинное единство верующих во Христе “единстве снизу”: “именно “единства снизу” - природные, национальные, идеологические, политические - стали сокровищем сердца, хотя подмена и скрыта часто от самих тех, кто совершает ее, ибо облечено это сокровище в церковные ризы и говрит так часто на сугубо традиционном, сугубо “православном” языке”. ( Мне здесь вспоминаются нецерковные авторы, говорящие практически о том же - я имею в виду книги Рене Генона и “Инверсия” современного философа В. Штепы). Внутри церковных стен избежать тотального антиличностного “единства снизу” действительно поможет преодоление “юридического богословия”. Вне их – в сфере действия “просвещающей благодати”, прививку свободы личности дает именно литература с ее обязательным принципом “лица необщего выраженья”. Вспоминаются слова Бродского из “Нобелевской лекции”: искусство учит, в первую очередь, частности человеческого существования. Оно, в отличие от жизни, тем более мира за пределами индивидуального существования не выносит тавтологии, клише. Нет, сколько б не метали горделивые аскеты типа упомянутого пару страниц назад архимандрита Рафаила в сторону хорошей светской литературы громы и молнии, она тоже воспитывает человеческую совесть и заставляет думать, без чего вряд ли удастся результативно выплыть из бушующего “житейского моря” к Берегу Любви и Свободы, скорее – в виде трупа. А для молодежи эта литература чуть не в первую очередь – рок поэзия. Как спел алтаец Александр Подорожный: можно пропасть, если долго идти без Башлачева с Янками. В “обществе спектакля” большой литературе так же тяжело, как и Церкви – мир обесцененного отчужденного слова щедро предлагает студентам педагогических вузов буклеты с кратким содержанием книг, а детям, которые у них будут учиться – комиксы на тему этих же книг. А горожанину, пришедшему за духовной пищей в церковную лавку, ПРОЩЕ откинуть самодовольно и ОСУДИТЬ опасный духовный опыт литературы, чем приобрести полноценный сложнейший молитвенный опыт. Проще пойти по легкому пути и остаться ни с тем, ни с другим при своеобразном душевном комфорте “безопасности” и “правоты”. Так вот, “концепция самоубийства” в Русском Роке лишь эпизодически мелькнула, и нечестно говорить, что в случае Александра Башлачева и Янки Дягилевой “СРАБОТАЛА” ЭТА КОНЦЕПЦИЯ. Все, что сделало стихийно сформировавшееся мировоззрение Русского Рока “суицидного” - вернуло Поэта от нехороших поз сибарита на диване в деревне Маниловка с пером в барской руке, эстета эротомана и несчастного существа “на приработках” в литжурнале или “союзе” каких-то там “писателей” в то место, где он и должен быть – на “Вечный Пост” ПРОРОЧЕСКОГО служения в центр мира, где отвечаешь перед Вечностью за все. Характерна цитата любившего потеоретизировать Егора: “Никто не верит, не знает то, что все в этом мире прочно и очевидно завязано и зависимо. Каждый твой шаг, каждое твое действие, твое слово неукоснительно меняет и преображает весь мир. Вот мы сейчас сидим, говорим - а где-нибудь в Америке от этого горы валятся”. И там же – с футуристической гиперболой – об ОТВЕТСТВЕННОСТИ, хотя ницшеанский экстремизм этого заявления чем-то парадоксально похож на “экстремизм” старца Силуана, уверенного, что грешнее его на всем белом свете нет и, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, молящегося за весь мир: “то, что я допустил нынешнее повсеместное унижение и уничтожение Духа - в мировом масштабе, в этом моя страшная вина” (интервью “200 лет одиночества”). Нет доказательств самоубийства Янки Дягилевой, а если бы они и были, то дело здесь не в “концепции самоубийства”. Катастрофическое апокалиптическое ощущение надвигающегося на всех и каждого Царства Зверя здесь похоже больше на “нетовщину” времен раскола XVII века: Значит, будем в игры играть Раз-два - выше ноги от
земли. Кто успел - тому помирать. Кто остался - тот и дурачок. и чуть пониже Светопреставление А глумливое пророчество Настоящим заверяется. Все проверено, все сходится, Даже сказочка х...ая. Сослужила службу - слушали И качали головами в такт, И пускали светлый дым в
потолок. Только сказочка х...ая И конец у
ней неправильный - Змей-Горыныч всех убил и съел. Итак, существует вполне определенная внутренне честная точка зрения для некоторых людей, ее выражающих, на способ их служения в миру. Насколько он гибелен или спасителен, наверное, ОБЩЕГО ответа быть не может - про этот Пост верны, как и в других ПОДОБНЫХ случаях, слова Евангелия “кто может вместить, да вместит” (Матф. 19,12). Впрочем, “отсев” любителей денег и “славы земной” идет в субкультуре “времени колокольчиков” очень жестко. Все-таки, ту самую “выброшенность” из общества, о которой пишет о. Григорий, связанную и с тем, что “служенье муз не терпит суеты”, а скорость непрерывного конвейерного “заработка” всех и вся, соответственно, не терпит “служения муз”, и с тем, что вся государственная машина от медицинских полисов и полицейских “прописок” до цен на услуги всяких там МПСов предполагает прикрепленность человека к “адресу”, и антиевангельской “заботе о дне завтрашнем”, а бродячая концертная жизнь все это исключает, и с тем, что аудитория поэтов с гитарами - полунищее русское студенчество, которое вообще ЕСТЬ и учится, чтоб бесплатно работать учителями, лишь ВОПРЕКИ культурному геноциду “свободного мира”, и с тем, что “славой” здесь искушают бесчисленные дельцы шоу-бизнеса, которые тебе все дадут при условии, что ты тоже станешь прибыльным товаром, т.е. будешь ИМИТИРОВАТЬ творчество в заказанных ими “его плодах” - ее, “выброшенность” эту, выдержать и духовно выжить, остаться на Посту, НЕ ПРОЩЕ, чем служить Богу при небольшой, но гарантированной зарплате иерея Православной Церкви. (Это я не из зависти, или злых каких-то чувств “кресты чужие меряю” - просто удивляют упреки в “жажде славы” от священников, которые ИСКРЕННЕ расстраиваются, что в храме их мало народа). На этом Посту стиль жизни порой ничем не разнится с евангельским: лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову (Матф. 8,20). И в каком-то смысле Пост этот, как и Схима – тоже передовая, естественно, духовно опасная, особенно, “в одиночку”, когда идущий в Храм человек с судьбой поэта нарывается там на цитирующих “откровения” отца Рафаила (Карелина) и “лечащих” не от грехов, а от этой самой судьбы, искушается и начинает думать, что там он не нужен... Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие, Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам. Поэты в миру после
строк ставят знак кровоточия. К ним Бог на порог. Но они верно имут свой
срам. Поэты идут до конца. И не смейте кричать им – Не надо! Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.... (А. Башлачев На жизнь поэтов) Далее возникает искушение начать “бурно сыпать цитатами”, но воздержусь, поскольку, по крайней мере, башлачевские “На жизнь поэтов”, “Посошок”, “Вечный Пост”, “Мельница”, “Тесто” и янкины “Мы по колено”, “Гори, гори ясно”, “Продано” и раннее “Нарисовали икону...” 1986 года есть возможность послушать, прочесть или перечесть у всех... Итак, у поэтов с гитарами из “времени колокольчиков” (что является наиболее НЕОТЧУЖДЕННОЙ, древней и естественной формой бытия поэта - соврать в “здесь и сейчас” живого концертного исполнения сложнее, чем в письменном виде) разные философские и религиозные установки. (Роману Неумоеву в последнем интервью эта палитра точек зрения в роке и, как я понимаю, вообще в культуре, кажется ужасной и искусительной для слушателей, т.е. возникает уже нам знакомая риторика, типа раз есть в культуре среди прочих вещи нехорошие, проще ее всю,чтоб не думалось, отправить на помойку: в голове этой публики, вместо адекватного, истинного и необходимого для реальной жизни мировоззрения, плавает некий "жуткий компот" из обрывков "программных документов" их рок-кумиров и фрагментов теософских идей от практической магии и тотемов Вуду, до Шамбалы и Блаватской, включительно – но нахождение вообще на земле, в том числе и в самой что ни на есть церковной среде, всегда предполагает встречу с разными точками зрения, почему и требуется трезвение духовное и работа головой. “Все испытывайте, хорошего держитесь” (1Фесс. 5,21) сказано апостолом Павлом. Опаснее все-таки человеку рассчитывать найти места, где про это постоянное трезвение можно забыть и думать, скажем, находясь за чтением “Русского вестника”, что он находится в безопасной с точки зрения искушений зоне. А то, что сказанное и спетое – огромная ответственность – никто не спорит. Вопрос только, не рисковать брать ее или все же “золоту молчания предпочесть серебро”. На столь эклектичной рок-сцене ведь пел и православный Неумоев и многим помог, по крайней мере, задуматься. И если бы его там не было, там было бы хуже. Хочется спросить: Роман, стоит ли отрекаться от фронта, где прошла "миссионерская" часть твоего земного пути к Богу?). Разный у “рокеров” и духовный уровень, как различен он у всех людей вообще, общий у них лишь тип “трудовой деятельности”, многими из поэтов воспринимаемый, как СЛУЖЕНИЕ. Атрибутами же этого служения является 1) определенная маргинальность и социальная неустроенность, о которой я уже говорил: Деклассированных элементов в
первый ряд Им по первому по классу надо
выдать все Первым классом школы жизни
будет им тюрьма А к восьмому их посмертно
примут в комсомол Янка Дягилева “В комсомол” псевдорелигии рока склонные к некрофильским мифам журналисты постарались принять и Янку, как и других погибших поэтов – но это логика и мифология людей для самого русского рока ВНЕШНИХ. 2) активная жизненная позиция – иногда выливающаяся в политические заявления, иногда в философские и религиозные споры – она естественна для поэта, потому что служению, уходящему к архетипу пророческого присуще скорее деяние, чем недеяние . Ярким примером интереса таких людей не к “кайфу, драйву и хит-параду”, а к религиозной тематике является дискуссия на {http://music.altapress.ru} Вадима Макашенца (“Теплая Трасса”), Романа Неумоева, Александра Подорожного и Александра Редута “Оптимиста”. Кстати здесь хочется возразить любителям вообще отделять “время колокольчиков” от общемировой рок-мифологии – русская культура всегда была открытой и, скорее, преображала заимствованный опыт в нечто свое. А рок-мифология, к которой апеллирует “время колокольчиков” это антибуржуазный пафос рока 60х. Егор Летов: “Рок, каким он был в 60-е годы и каким он воистину должен быть, - живейшая и искреннейшая форма народного творчества нашего времени”. Русский рок игнорировал при этом вечный буржуазно-обывательский “миф о звездах”, который естественно вовсю эксплуатирует поп-музыка и другая масс культура, и который те же ВНЕШНИЕ журналисты пытаются применить и здесь. Как пишет иеромонах Григорий, “в новой системе понятий мироощущение “звезды рок-н-ролла”, столь характерное и для Майка, и для БГ, становилось невозможным принципиально”. И, как я писал уже, левацко-красная нелюбовь к капитализму, свойственная лучшей части западной рок-музыки, для русских “рокеров” приобрела совсем не “левые” черты апокалиптичности: “Рок - это последние искорки, как мне кажется, этакого вселенского кострища - которое либо само выгорело дотла, либо его потушили - из высших соображений” (Е. Летов, интервью “200 лет одиночества”). И там же как бы растаманское, но на деле вполне русское: “Это как в "Handsworth Revolution" Steel Pulse - нас уничтожают, нас мочат, нас попирают - но все, что я есть, это - "Вавилон падает!". И так оно и есть. Он падает наглядно. И скоро окончательно п...ся - и то, что происходит сейчас, это история про Содом и Гоморру.” Про то, что не любить либерализм и капитализм основания у православных людей ЕСТЬ и очень серьезные, здесь уже говорилось. И у русской культуры, которая в лучшей и наиболее органичной части своей народна и питается корнями своими в глубинах русской души, вскормленной Православием – они есть тоже. Нонсенсом являются теории И. Кормильцева и О. Суровой, приписавший року в виде основного пафоса исключительно социальную ненависть к советскому режиму. Скорее, режиму этому досталось “на орехи”, поскольку он по сути был государственно-капиталистическим режимом “отчуждения”, как и режим нынешний. Для меня очевидно, что “левая” антибуржуазная молодежная культура в России может легко апеллировать к Православию. Потому что они ненавидят одно и то же мироустройство, только Православие понимает его ГЛУБЖЕ... 3) весьма распространена здесь нелюбовь к “интеллигенции”: “потому то и пьет “по черному” наша ср...я интеллигенция” (Ермен “Анти”), “все идеи, идеалы интеллигенции для меня просто отвратительны” (Е. Летов, интервью “Как платил незнайка за свои ???”). Объяснить это лучше не интересом части рок поэтов к “экстремистским” крайне левым (правым) идеологиям, общим местом которых являются дежурные обвинения в адрес интеллигенции, выдвигаемые, как правило, интеллигенцией же, только другой по политическому “цвету”. Скорее это следствие окончательного разрыва интеллигенции и литературы. Вообще отношения литературы и всевозможных белинских писаревых, которые ее, литературу то есть, мифологизировали в невесть что, придумывали ей “цели и задачи” и при помощи выдуманного ими “идеала” литературу же поучали, обличали и терроризировали, с юмором описаны, например, у Д. Галковского в “Бесконечном тупике”. Но если в Серебряном Веке тяжело разделить без натяжек склонную к саморефлексии литературу и богоискательскую интеллигенцию, поскольку это была все же ТВОРЧЕСКАЯ интеллигенция, то сейчас как социальная, так и духовная и интеллектуальная пропасть между литературой (живой литературой, а не ее чиновничье – интеллигентской симуляцией, ставшей делом “литераторов”, просиживающих штаны в союзах писателей) и оккупировавшей все ВУЗы и газеты с журналами ее “интерпретаторами” -интеллигентами стала фатальной. В случае рок-поэзии – фатальной вдвойне. Вообще, по личному опыту знаю, трудно найти нечто более фальшивое, чем “исследования” вальяжных университетских профессоров на тему рок-поэзии. Невозможно, сидя в профессорском кресле, методом “анализа текста” понять, КАК и ЧЕМ живет и “из какого сора” пишет песни, скажем, Борис Усов (“Соломенные еноты”). 4) полный разрыв с информационными структурами Системы и “шоу бизнесом”. Не считая единожды мелькнувшего на экране Летова, никто из упомянутых здесь рок-поэтов на цетральных СМИ не фигурировал ни разу. При мощных традициях субкультуры, самиздата и магнитиздата “рокеров” это особенно не удручает, даже напротив - Не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте – говорится в Послании к Ефесянам апостола Павла. А мне вспоминается еще и книга протоиерея Максима Козлова: “400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни”, где в ответ на вопрос, какие виды “трудовой деятельности” несовместимы с православным вероисповеданием, он называет, помимо проституции и всевозможного криминалитета, “приличные занятия” для буржуазного мира, как отмывание денег, каким бы красивым иностранным словом оно не именовалось, а также почти всегда – журналистику в СМИ... Принимая Печать Дара Духа Святого во время Таинства Миропомазания, крещаемый принимает все три дара и служения Христа – священническое, царское и пророческое. В белых одеждах новой жизни мы, по словам Иоанна Златоуста, “в изобилии обладаем не одним, а всеми этими тремя достоинствами”. Протоиерей А.Шмеман в книге “Водой и духом” пишет: “царственность мы приписываем одному Христу, священство мы отождествляем с клиром, а что касается пророчества, то оно нам представляется особенным даром, сообщаемым немногим, но никак не существенной стороной всякой христианской жизни и духовности... Это, в свою очередь, привело к суженному и обедненному пониманию самой Церкви и нашей жизни в ней.” (выделено мной). Вообще в Евангелии не описаны ни столпники, ни юродивые, ни многие другие виды служения Христу – все они появились исторически – Евангелие не “прописывает” каждому рамки “правил добра”, потому что обращается не к рассудку, а к сердцу (был такой очень мной любимый рассказ Л. Андреева, где священник пытался помочь спастись чертику и расписывал ему, что делать, на каждый случай жизни, а тот ничего так и не понял, и все делал “не так” по одной простой причине – не было у бесенка ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СЕРДЦА). Церковь наша - Церковь Вселенская, и Благая Весть дана не только "прихожанам", она дана ВСЕМ... Хочется закончить еще несколькими строчками А. Башлачева, как мне кажется, “в тему” Как ветра осенние жали - не
жалели рожь. Ведь тебя посеяли, чтоб ты
пригодился, Ведь совсем неважно, от чего
помрешь, Ведь куда важнее - для чего
родился Как ветра осенние уносят мое
семя, Листья воскресения, да с
весточки - весны. Я хочу дожить, хочу увидеть
время, Когда эти песни станут не нужны. Когда мои песни станут не нужны... P.S. Его имя было Фома... В 1999 году скончался от
тяжелейшего онкологического заболевания Александр Литвинов, известный рок-аудитории под сценическим псевдонимом Веня Дркин. В пределах года после этого в православном журнале
“Фома” появилась статья священника Димитрия Струева “Его имя было Фома...”, посвященная размышлениям
этого молодого пастыря о жизни и смерти Вени. Отец Димитрий
лично его не знал, но был искренне увлечен творчеством Дркина,
насобирав, наверное, самую обстоятельную из известных мне подборку его
записей. Позже он принимал деятельное участие в судьбе семьи покойного и,
базируясь, отчасти на свидетельствах вдовы Александра, Полины, отчасти на
собственных исследованиях текстов песен Дркина, сославшись разок и на меня, поскольку мне довелось
пообщаться с Дрантей (еще один творческий псевдоним
Александра) в луганской больнице, написал свою, в
целом, неплохую и очень трогательную статью. Со статьей, как целым, не хочется спорить, но некоторые акценты ее “критические размышления” у меня все же вызвали. Когда полтора года спустя отец Димитрий встретился со мной в Воронеже, он попытался “подвигнуть” меня на более подробные свидетельства о моей встрече с Веней в больнице и о его приходе к Православию, - судя по всему, предполагая писать еще одну статью. Я тогда отказался, мотивировав это тем, что недостаточно помню конкретные фразы Дркина на эту тему, а тема слишком серьезна, чтобы рисковать что-то домысливать от себя, вписывать какие–то живые фрагменты общения “в концепцию”. Отказался, чтоб не покалывала после совесть, что, дескать, я что-то “подоврал”. В любом общении, кроме общения очень близких людей, присутствует некая ролево-коммуникационная коннотация – священник с прихожанином говорят не так, как священник со священником, и не так, как рок-музыкант с рок-музыкантом. Все- таки я приезжал в больницу к Вене, понятное дело, не в качестве священника, так что разговаривали мы как-то неуловимо и труднопередаваемо для знаковой системы, предполагавшейся в возможной статье. Тем более что и на тот момент мне не все нравилось в тоне предыдущей статьи о. Димитрия. Священник Димитрий пытался взять интервью и “у меня обо мне” - разговора не получилось – два верующих человека говорили, в общем то, почти как иностранцы. Мне начали задаваться прямолинейные вопросы, типа, “как начинался мой путь к Богу” - а я испугался патетики. Для “Исповеди” Августина пространный и обнаженный самоанализ такого сорта естественен, у какого-нибудь Толстого или в “Самопознании” Бердяева – уже отдавал некой горделивой и неестественной позой. Связано это с несколько иной этикой говорения о Боге в литературе, особенно, в поэзии. Бродский говорил, что в XX веке нельзя ГРОМКО говорить ни о Боге ни о любви – не потому, что хочется горделиво “прятать свечу под сосудом”, а потому что, раз уж даны тебе Богом необщие, не обесцененные всевозможными клише слова, т. е. дар писать стихи, то лучше и не говорить прозой, лучше не говорить “помимо”, чтобы быть точнее, чтобы не соврать, опять же... Так в единственном интервью Янки, она сказала: Я вообще не понимаю, как можно брать-давать какие-то интервью. Я же могу наврать - скажу одно, а через десять минут - совсем другое. А потом все будут это читать. Ведь человек настоящий только когда он совсем один - когда он хоть с кем-то он уже играет. Вот когда я болтаю со всеми, курю - разве это я ? Я настоящая только когда одна совсем, или песни пою ... (курсив мой). Именно поэтому я не люблю “христианские рок-группы”, да и вообще их любят, по-моему, только протестантские “патеры” и очень редкие священники-“обновленцы”, у которых любовь к экуменизму близка к диагнозу - эстетически это невыносимо. Группы эти не песни сочиняют, а агитируют, и скрещивают стилистически “дога с носорогом”. О том, что у русского человека восстает против пропаганды протестантов эстетическое чувство, писал еще диакон Кураев... И, я думаю, оно восстает вообще против пропаганды... Концепция о. Димитрия в статье его о Дркине идет от процитированной им фразы из Серафима (Роуза) в лекции “Православное мировоззрение”: Тот, кто обратился в Православие сразу от рок-культуры, и вообще всякий, кто думает, что он может сочетать Православие с культурой такого рода, должен будет пройти через многие страдания прежде, чем может стать действительно серьезным православным христианином, который способен передать свою веру другим.” Хочется заметить, что Серафим (Роуз) - американец, т. е. встречался на жизненном пути с американской рок-культурой - было бы удивительно, если бы был прост путь к Православию от контркультуры протестантской страны. ( Вспомнилась удивительная фраза из Ю. Воробьевского, где тот упрекал австрийского писателя Г. Майринка в том, что де он, Густав Майринк, живя в начале века В АВСТРИИ (!) читал всякую оккультную чушь, вместо того, чтоб придти к Православию. Где же бы это он Православие в Австрии то нашел в начале века?) Так же было бы удивительно утверждать, что прост путь в Храм с концертов всевозможных “мумиев троллей” и других изделий площадного “шоу бизнеса”. Вообще большая часть обвинений в адрес рок-музыки авторов, упомянутых в первой части моей статьи, связана со сверхмощной аппаратурой, употребляемой “роком для стадионов” и вообще с масскультурой “зрелищ” - это естественно - вся святоотеческая литература рекомендовала площадных зрелищ избегать - и противны Господу равно концерты “рок-звезд” и стадионные шоу протестантских “динамичных” проповедников. Русский рок не склонен к злоупотреблению сверхмощной аппаратурой - плохо слышны слова, да и свистопляска одуревшей от drum машины публики - более по части дискотеки, а “дискотека” - слово для русских “рокеров” ругательное. Когда я слушаю записи Вени, мне все же больше вспоминается Вертинский, Северянин, может быть, - но уж точно не “Айрон Мейден” и “Блэк Саббат”. Рискнем ли мы ОДНОЗНАЧНО процитировать только что предложенную фразу из Серафима (Роуза), заменив в ней слова “рок культура” словами “русская литература”? Наверное, не рискнем, что и следует из приведенной о. Димитрием замечательной фразы Феофана Затворника: Но вопрос все еще остается нерешенным: так как же, можно ли читать иное что, кроме духовного? Сквозь зубы говорю вам, чуть слышно: пожалуй, можно, только немного и не без разбора. Положите такую примету: когда, находясь в добром духовном настроении, станете читать с человеческими мудростями книгу и то доброе настроение начнет отходить, бросайте ту книгу. Это всеобщий для вас закон” Притом сам о. Димитрий констатирует, что это советы для человека глубоко воцерковленного, притом советы строжайшего аскета. А литература действует все-таки более “в аудитории”, где уместнее не очень тонкие аскетические советы, а проповедь миссионера. Это сфера действия “просвещающей благодати”. Про Ветхий Завет говорится, что он является “детоводителем ко Христу”. Им же является и православный миссионер. И, все-таки, “детоводителем” же является и хорошая литература... И поэтому мне кажется опасно обобщающей извиняющаяся перед церковным “общественным мнением” на тему рок-музыки интонация: “Здесь придется оговориться: я вовсе не предполагаю, что святитель Феофан, живи он в наше время, кого-нибудь из обратившихся к нему за наставлением благословил бы слушать Веню Дркина. Строки из письма этого строжайшего аскета я привожу, отнюдь не надеясь с их помощью увязать рок-культуру с духовной жизнью православного человека”. Феофан Затворник и ныне жив и участвует молитвами своими в нашей жизни - о посмертной судьбе его Церковь ЗНАЕТ, поэтому “бы” здесь несколько неуместно. И все же, если отец Димитрий так настаивает на том, что он “не предполагает”, что почитаемый Церковью, как носитель святоотеческого опыта, Феофан Затворник таки “бы кого-нибудь” благословил послушать Дркина, то как же сам священник Димитрий его с удовольствием слушает и Башлачева слушает, да и других рок поэтов слушает, притом разрешая это себе не “сквозь зубы чуть слышно”, а достаточно спокойно – все-таки, наверно, это совсем не та рок музыка, о которой говорил Серафим Роуз, а Феофан Затворник сказал именно то, что он сказал. Ситуация мне кажется простой: отец Димитрий любит творчество Вени Дркина и признает за этим творчеством высоту, но “тема” скандальна – в церковной среде не принято говорить о рок-музыке хоть что-нибудь хорошее. И, чтобы протащить сквозь колючие заборы приходского “общественного мнения” добрые слова о творчестве Вени, отцу Димитрию постоянно приходится вычеркивать поэта Дркина из “списков” русского поэтического рока: 1) сам Дрантя, кстати, никогда не имел отношения к наркотикам. Этим, в числе прочего, объясняется то, что его творчество на фоне знакомой нам рок культуры светится таким лучиком . В “темном царстве”, разумеется... Подавляющее большинство известных мне лично рок поэтов наркотики не употребляет. Слушатели – чаще, но эта страшная беда – проблема общемолодежная. 2) они (песни Дркина – А.Н.) отличаются от остального русского поэтического рока тем, что, заставляя слушателя сопереживать, отнюдь не вгоняют его в депрессию, в духовный тупик. Меня лично не вгоняют “в депрессию и духовный тупик” ни песни Романа Неумоева, ни Александра Башлачева, ни Талонова, ни Бориса Усова, ни по-цветаевски пронзительные, но все же светлые песни Янки. Наверное, это связано с душевными особенностями и культурным контекстом воспитания каждого взятого в отдельности слушателя. На то и у духовников - подход индивидуальный. А то, что “Дркин не грузит” - термин уж больно заляпанный духовно мертвыми людьми. Мне тут вспомнилось, как чернушник, циник и клоун Ник Кунцевич “Рок-н-ролл” обвинял Егора Летова, что он де Янку “подвел к самоубийству” методом того, что “заставлял Достоевского читать”, а тот, дескать, “грузит”... Что лучше: светлая и прозрачная глубина Лескова со Шмелевым или взгляд через тьму “грузящего Достоевского”? - однозначно отвечу – И ТО И ДРУГОЕ ЛУЧШЕ... 3) Один человек, несколько лет тому назад гораздо лучше, нежели я, знакомый с рок культурой, потом серьезно пришедший к Церкви, недавно вернулся в мир после полутора лет послушничества в одном достаточно строгом монастыре (вернулся по благословению духовных наставников, причины в данном случае не важны). Он, конечно, ушел от пристрастий к когда-то близкой ему музыке, утратив к ней всякий интерес. На то, что звучало из моего магнитофона, отреагировал вначале без всякого энтузиазма. Позже взял кассету, вслушался в дркинские песни и сказал мне: “Знаешь, по-моему, Веня Дркин - это самое светлое, что могла дать отечественная рок-культура” В свою очередь, расскажу историю с фестиваля в Нижнем Новгороде в 1999 году *, где выступал среди прочих Роман Неумоев. На концерт случайно зашел человек с близкой описанной о. Димитрием судьбой (несколько лет назад отошел от “тусовок”, долгое время был послушником, на концерт зашел после долгих уговоров случайно). Когда он увидел, как Неумоев, о котором он имел представление как о “панке, игравшим с Летовым”, после нескольких песен с ярко православной тематикой под две тихие гитары степенно и совершенно серьезно запел в притихшем зале “Царице моя преблагая...”, т. е. поющуюся обычно всем храмом и очень любимую верующими молитву Божьей Матери, и что молодежь не смеялась, не материлась и не бесновалась, как это бесконечно описывается в церковно-фольклорных книжках, этот человек был поражен и находился в недоумении близком к шоку. Надо добавить, что это был не сольный концерт, это был большой фестиваль, где выступала и Умка, и Ермен “Анти”, и я, и многие другие музыканты, т. е. публика была не “специфически неумоевская”, а просто молодежь, слушающая русский рок. Цель статьи священника Димитрия Струева была , с одной стороны, рассказать молодой православной аудитории о творчестве, жизни и смерти замечательного русского рок поэта Вени Дркина. С другой стороны, показать, насколько труден и полон страдания путь к Христу из мира и как порой страшным помощником на узкой тропинке к Христу становится смертельная болезнь и страшная боль. Меня расстроило только, что отец Димитрий имел, как мне показалось, теоретическое искушение описать не трагический путь замечательного поэта и человека Александра Литвинова ко Христу, а некий путь из “тьмы рок-культуры к свету христианства”. Одна моя знакомая, когда я приехал в гости восторженный и с экземпляром “Фомы”, моего восторга не поняла, и сказала, что автор статьи, как она сказала, “заставил Веню покаяться, в том, что он жил”. Попробую все же вспомнить, что было в луганской больнице... Когда я заехал к Саше в больницу, он действительно поразил меня какой-то мудрой серьезностью во всем. Несмотря на то, что мы мало общались на “Оскольской лире”, он был поразительно открыт и говорил почти исповедально. Ему словно хотелось предостеречь каждого из нас, оставшихся в обманчивом тумане мирской суеты, от бесполезной и пустой траты жизни – мне кажется, он не только со мной так говорил. Хотя и шутил так добро, по-дыркински. На тумбочке возле кровати лежали среди прочего, как я помню, Евангелие и кураевская книга “Если Бог есть Любовь”. Говорилось о многом. Помню хотя бы такие слова: Саша сокрушался, что многие из молодых знакомых его бестолково пьют. Близость смерти как то обострила зрение – он говорил, что раньше не замечал, НАСКОЛЬКО сильно меняется человек после одной другой рюмки, а теперь ему видно, почти физически видно, что человек на глазах начинает рассыпаться... При том, говорилось это не с осуждением каким то, а с сожалением, почти болью и желанием помочь остановиться... Говорилось и о творчестве... Там тоже была налицо острейшая покаянная саморефлексия. Саша говорил об ответственности за каждое слово, о том, что это страшная ответственность. Но еще и говорил, что у него в голове новые музыкальные проекты – говорил, что ему хочется писать инструментальную музыку... Были и сожаления, и покаянные думы о чем-то написанном. Сожалений ВООБЩЕ о том, что он пел, играл и писал песни – не было, да иначе вряд ли бы появилось “Тае зари”. И была Божья помощь во душевное укрепление. Буквально на следующий день после каких-то горьких слов о неисправимости чего-то из написанного (точно я их не процитирую) пришла почта с ворохом трогательных писем от детей “детсадишного” возраста с корявыми детскими “спасибами” за песни и рисунками. Запомнилось одно: там карандашом было нарисовано солнце с лучиками и подпись кривыми печатными буквами “твои песни, как солнышко! ВЫЗДОРАВЛИВАЙ!” Отец Димитрий пишет о намерении Дркина петь в Церкви, участвовать в росписи храмов, не возвращаться к концертной деятельности и не связываться с шоу-бизнесменами, предлагавшими контракты... Все это было наверняка, но не связано было с отказом от творчества (напоминаю хотя бы про его слова о планах писать музыку). Одна из вещей, которые Веня мне говорил, это чувство вины перед женой и сыном после каждой очередной серии концертов. Поэт с гитарой бывает дома не чаще водителя дальнобойщика, но чтобы это начало приносить деньги, на которые можно содержать семью, требуются огромные усилия... Веня сокрушался, что копейки с концертов почти начисто “съедает” междугородний транспорт и тяжело приезжать почти с пустыми карманами. Полина Литвинова мне уже после смерти мужа говорила, что как это ни странно звучит, последние полтора года их совместной жизни были в чем-то счастливее – они были почти все время вместе. В интервью Дркин говорил о мечтах играть в где-нибудь в блюз-кафе, но в нашей стране это вряд ли возможно. Про “шоу бизнес” особо скажу - людей, которые наживаются на рок-музыкантах, увы, там достаточно много. И отвечать на очередные полные молочных рек и кисельных берегов “предложения о контрактах”, как правило, приходится “с юмором”. Именно названные мной причины предположительного отказа в случае выздоровления от концертной деятельности и контактов с “шоу бизнесом” сквозят в единственном известном мне интервью Дркина белгородской газете “Рокенроллер” - поэт рассказал, что в нашей столице ему наобещали золотых гор, а потом, фактически, обворовали. При жене с ребенком такая “бесплатная трудовая деятельность” невыносима для совести. А Венька очень любил своего сына... Были у меня знакомые, тяжелейше переживавшие болезнь и смерть Дранти, но и хорошо знакомые с его жизнью до всего этого – они говорили: Веня Дркин заболел, потому что “сгорел” - бешеная нервная нагрузка плюс абсолютная добровольная самоотдача на каждом концерте сделали свое дело. И добавлялся еще один "плюс" - вина перед семьей, подогреваемая безденежьем по причине отнюдь не лени, а, скорее, чьего-то чужого безразличия и нечестности. Как пел другой, думавший “как же сделать, чтоб всем было хорошо” погибший поэт с гитарой: “Коммерчески успешно принародно подыхать...” Впрочем, сам Веня никого не винил... Здесь вспоминается странный тезис о. Григория (Лурье) на тему того, что в песне "Кончились патроны" со словами "Там все голубое, там не слишком тесно, там для нас с тобою, там для них нет места. Так добивай скорей - кончились патроны" одного из "рокеров" - Черного Лукича - действительно характерной для Русского Рока "моделируется ситуация, когда война против действительности оборачивается самоубийством, а рок-культура теряет внутренние критерии для различения самоубийства и смерти в бою". Никто из русских рок-поэтов не самоубивался - они добровольно полезли на передовую, где их земную жертву жизнь принял и убил мир. - "по дороге домой он собой прокормил" (Дркин) или " Мы под прицелом тысяч фраз: а вы за стенкой: рухнувшей на нас.Они на куче рук, сердец и глаз, а я по горло в них и в вас и в нас"(Янка). Еще лучше, чем в интервью, тема далеко не буколического пейзажа, на котором “самолетик” поэтической и человеческой судьбы Дранти летел в сторону смерти, раскрыта в его песне “День победЫ”. Песня была дописана до болезни, т. е. угадано все было заранее. Но, что важно, помимо тревожных и близких к христианству мыслей о жизни и смерти, на которые единственно обратил внимание отец Димитрий, там пропета ЛОГИКА прихода к “крыльям под капельницей” и “дню победЫ”. Многие строчки очень “смотрятся” ввиду рассказанного на абзац выше: Когда любви нет... Она может быть там, где есть
мир, И там, где есть жизнь, и
там, где есть смерть, А там, где мы - Либо семья, либо рок-н-ролл,
либо победа. День победЫ
- он не близок и не далек. День победЫ
- он не низок и не высок. Как потухшим костром догорел
паренек - Значит, он победил, и какой
ему прок От расстановки тактических
сил... Он уже всех простил, он уже
все забыл, По дороге домой он собой
прокормил, Мы ему помогли, чем могли - Поклон до земли... Если в окопе забиты сортиры, Не кормлены дети, дырявые
кеды, И сорванный голос на песне о
мире - Скоро к тебе придет День
победы. И если Кривая поводит
боками, И если уже не приносят
обеда, И лечащий врач разводит
руками - Победа! Победа! Победа!
Победа!!! Одному очень близкому мне человеку, предельно переживавшему всю “историю болезни” Дркина, видеозапись этой песни с концерта на “Оскольской лире” 1998 принесла страшную боль. ( Как говорится, кого что “грузит”.) Эта песня – исповедь и почти крик нам про то, как загнали человека... Песня больше похожа не на “озарение” визионера, таинственно узнавшего будущее, а на просто и ясное знание того, что происходит и куда это происходящее по логике своей ведет... Я наверно и закончу на этих трех точках свое “послесловие” к большой статье. Прошу прощения у отца Димитрия Струева, если что-то показалось обидным... Впрочем, любая “критика”, если это не площадное или трамвайное хамство, только подчеркивает внимание и интерес к “критикуемому”. Все что мне хочется здесь – попытаться избежать “подрисованных деталей” нравоучительного характера, что возможнее при разных точках зрения. А в формате всей статьи – сократить расстояние между людьми из вроде бы “разных миров” - людей из “мира рок-музыки” и “мира церковного”. Потому что мир, в который мы отправлены Господом для испытаний, на самом деле один, и много есть еще о чем поговорить и поспорить во благо длинноволосому человеку в рясе и длинноволосому человеку с шестиструнным инструментом за спиной долгой звездной ночью где-нибудь на крыльце вдалеке от неона и суеты мегаполисов... А.Непомнящий, 13.02.02 * На самом деле кпоминаемый фестиваль проходил в феврале 2000-го, и назывался «Альтернатива-2000». |
|
|
|
|
