Андрей Машнин
|
|
Я, к сожалению, не помню уже, когда это было… Когда она умерла-то? В 91-м? Значит, это было – наше общение – с 89-го по 91-й. Так же, как и с ОБОРОНОЙ, я с ней познакомился на квартирнике. Был квартирник где-то, скорее всего, у Филаретовой… С ОБОРОНОЙ-то я познакомился на квартирнике у Алки Миневич, где-то на «Академической». Забавно было: я приезжаю, и мне говорят: «Сегодня с тобой играет ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА». Я говорю: «Ну, ОБОРОНА так ОБОРОНА» – какая-то там. Я это не к тому, чтоб себя как-то выпятить, просто тогда это так было. Первое отделение я играю, второе – просто как гости – играет ОБОРОНА. А потом был сейшен у Филаретовой, когда играли я, Янка и Летов. Они как-то постоянно вместе приезжали, я не помню, чтобы она одна приезжала… Или это было на Боровой? Какая-то была квартира на Боровой, там тоже играли Янка, Летов и я. Не помню. На меня впечатление обычно редко кто-либо производит, вообще практически никогда. За всю жизнь – первым, все-таки, был АКВАРИУМ, потом Башлачев, потом ОБОРОНА… КИНО тоже произвело очень хорошее впечатление, но несколько другого плана. Башлачев – я вообще до того про него ничего не знал, мы через Фирсова познакомились, встретились где-то на переулке Талалихина, пошли куда-то на квартиру на Добролюбова, там все эти были, алисовцы – Задерии всякие, Шаталины… Вот, в принципе, так же точно произошло с Янкой: я просто стою, просто выходит девица рыжая, начинает петь и… ну, я не восторженный юноша, хотя тогда я был моложе… Просто произвело впечатление, конечно, сильное. Так вот познакомились, потом она приезжала. Летов жил отдельно где-то, а они все вписывались у моей знакомой Ольги Ивановны на Бармалеева; Пятак еще тогда был. То есть все оборонщики плюс Янка, и я тоже, я тогда ушел от первой жены и как-то подвизался. И вот тогда как раз было такое плотное время, говорили «долгими зимними вечерами»… Я просто не помню этих разговоров, это не какие-то там эпохальные беседы были, а так, болтали… Просто были разговоры какие-то кухонные, какие и не запоминаются, в принципе. Мне это все просто было интересно, я тогда только-только в Рок-клуб вступил, десять песен сочинил. И всегда держался именно так, с неким почтением, без амикошонства. Меня куда-то водили, Фирсов таскал, Начальник, а я был такой какой-то Андрейка-из-Котельной. С Янкой мы, конечно, нормально разговаривали, но я все равно всегда понимал, что это гораздо круче, чем то, что я тогда попевал. Она уже, а я что? Брямс-брямс… А она была звездой тогда уже однозначно. Ну, как и Башлачев уже в те времена, как, собственно, и Гребенщиков, живущий ныне. Я очень рад сейчас, что успел все это застать, много чего успел. То есть я играю сейчас некую такую «молодежную музыку», а при этом чувствую себя, конечно, очень старым человеком. Потому что я, разве что, Ордановского не застал, но это уже по возрасту. То есть все, что я по своему возрасту мог застать, я застал. А Янка – ну это вот Башлачев в юбке, именно женский какой-то вариант Башлачева – в хорошем смысле. Женщины – другие люди совершенно, но вот качественно Янка и Башлачев – одного порядка люди. А потом… Я тогда работал в котельной, в «Камчатке», пришел на работу – в одиннадцать вечера мы менялись – сижу, и, где-то в час ночи, стучат. Пришли Фирсов, Начальник и говорят, что вот такая хуйня… Просто зашли и говорят: «Янка повесилась». Ну, мы тут же – а это были тяжелые уже времена насчет алкоголя – куда-то на «пьяный угол» сходили, кое-как купили водки и всю ночь сидели бухали. Молодежь вот понимает ли, когда бухаешь не потому, что хочется этим что-то сказать, а просто такая вот безнадега? Только что Цой, Башлачев, – а для нас это жизнь была, как родственники какие-то умирают. С Башлачева-то и пошло все так, всерьез. Были и трудные времена, были и хорошие, но сейчас – я не знаю, может, это старость уже настает, но кажется… До башлачевской гибели все были живы, пойти к СашБашу на квартиру совершенно нормально было. А вот когда все это началось, когда сидишь и думаешь – кто там следующий? Вот это вот все… Мы-то все это пережили, и я до сих пор не знаю, – как бы был Башлачев сейчас? Не к тому, что плохо бы ему было, может, был бы он еще лучше. Но… слесарей за это время, наверно, перевешалось не меньше, но это же никому не интересно. А тут это все – такая дыра. Ну, я очевидные вещи говорю. А оно пошло и пошло, а всего-то их по пальцам пересчитать, человек десять, и из десяти трое-четверо подряд – раз-раз-раз… Мне вот давно уже звонит Фирсов, говорит: «Слышал новость печальную?», и я автоматом уже реагирую, говорю: «Ну и кто там, что опять такое?», он отвечает «Свинья умер». Вот так и живем. Ну, может, оно и естественно, с этим возрастом, мне уже скоро 36 будет, к этому времени естественны все эти потери. У кого-то одноклассники, у кого-то родственники – бабушки, дедушки, родители… Но все равно…. 17.12.1998, Санкт-Петербург. |
|
|