РОКовая котельная

Сергей ФИРСОВ: “Цой лучше всех разливал водку, а Гребенщикова принимали за эстонскую бабу”

Сергея ФИРСОВА называют архивариусом питерского рок-клуба. В его уникальной коллекции музыкальных дисков собраны редкие выступления Башлачева на ленинградских рок-фестивалях и в Московском театре на Таганке, квартирные концерты молодого Гребенщикова и Кинчева, ранние песни Шевчука и Цоя.
Когда-то Фирсов числился помощником начальника легендарной котельной, названной в народе “Камчаткой”. Благодаря ему большинство музыкантов устраивались туда на работу. Каждое лето Сергей подрабатывал проводником в поезде Ленинград—Симферополь и перевозил знаменитых друзей в Крым совершенно бесплатно.

Два года назад “Камчатка” прекратила свое существование. В женское общежитие, которое обслуживала котельная, провели центральное отопление.

Сегодня бывшие работники “Камчатки” думают о создании там музея.
Иногда туда заглядывает Фирсов, чтобы потосковать по минувшим годам...

— Сергей, у тебя единственного сохранились записи тех редких выступлений питерских рок-музыкантов, которые проходили в квартирах. Сегодня никто из музыкантов или коллекционеров не пытался перекупить диски?

— Кому это сейчас нужно? Что говорить о перекупщиках, если эти раритетные записи не нужны даже самим музыкантам? Например, у меня есть концерты “Алисы” совсем ранних времен. Этих записей нет даже в архивах группы. Однако никто не интересуется ими. Как правило, сами музыканты небрежно относятся к своему прошлому — редко у кого хранятся альбомы 20-летней давности.

— Насколько я знаю, ты был одним из первых ленинградских деятелей рок-культуры,

кто разглядел в Башлачеве талантливого музыканта.

— Саш Баш покорил меня своей первой песней раз и навсегда: я понял, что буду полным идиотом, если не запишу его. После его первого выступления в Ленинграде я познакомился с ним и спросил, есть ли у него какие-нибудь записи. Он ответил, что поет совсем недавно, что это чуть ли не первый его концерт и записей, естественно, нет. Когда я предложил ему записаться, он страшно испугался, думал, что ничего не выйдет, если он останется один на один с микрофоном. Так я стал его директором. Один из первых его концертов проходил на “Камчатке”. Чтобы Башлачев мог жить на законных основаниях в нашем городе, его прописали в квартиру к нашей общей знакомой Жене Каменецкой, но он там практически не жил. Сашка несколько лет скитался по друзьям, ночевал где придется. Денег ни на что не хватало. Говорят, он покончил жизнь самоубийством потому, что его заела необустроенность.
— О запоях питерских рок-музыкантов до сих пор ходят целые легенды...
— Неудивительно. Пили мы в то время много. На разливе всегда стоял Витя Цой. Лучше, чем Цой, никто в моей жизни водку не разливал — ровно, точно, никого не обделяя. А вообще пили по-разному: кто-то больше, кто-то меньше. Я долгое время не употреблял, хотя все мои друзья-музыканты были стопроцентными алкоголиками, каждый день напивались вдрызг. Я до сих пор вспоминаю свадьбу начальника “Камчатки”. Отмечали мы это событие в котельной целых четыре дня. Котельная обслуживала женское общежитие. Пришел в тот день Башлачев и наклюкался как свинья. Через какое-то время к нам спустились девчонки из общаги. Заметили в углу пьяного Сашку и забрали его к себе. Три дня Саш Баш не мог вырваться оттуда. Девушки его “передавали” из комнаты в комнату. Когда он вернулся, мы его не узнали — худой, голодный и пьяный. Потом он рассказывал, что девушки его петь заставляли круглые сутки. Вообще, он был очень любим женщинами.
— Говорят, Цой был не менее любвеобильным?

— Цой был в этом плане самым осторожным и трусливым среди нас. Его очень любили женщины, даже гонялись за ним, но он был практически недоступен. В нашей компании его считали подкаблучником, хотя на самом деле просто он боялся потерять свою жену Марьяну. Ведь она организовывала концерты группы, договаривалась о гастролях, в питерском рок-клубе ее называли рок-мамой. Ее крылатая фраза “Кино” — это я” во многом соответствовала действительности. Ей удавалось “построить” всех музыкантов группы. В “котельническом” журнале у нас даже сохранилась надпись: “железная М.Тэтчер, кожаная М.Цой”. Когда у Цоя появилась другая девушка, Марьяна сильно изменилась. Она тяжело переживала разлуку и в первую очередь потому, что было задето ее женское самолюбие. Ведь Цой приводил Наташу на все тусовки. В итоге Марьяна вообще перестала посещать концерты и общие вечеринки. Наташу, новую пассию Виктора, мы не успели хорошо узнать. Помню, она была довольно замкнутой и молчаливой девушкой.
— Сергей Курехин тоже посещал эти тусовки? Насколько мне известно, он был примерным семьянином.

— Курехин постоянно был с нами. Уж он-то тусовался беспрерывно, каждый день. Шумное веселье, пьянки — все это длилось годами. Курехин был основным в нашей компании. Когда он возвращался из-за границы, из аэропорта сразу ехал на “Камчатку”. Его у нас все любили. Пожалуй, из музыкантов с нами только Гребень (Борис Гребенщиков) редко “пересекался”, у него была своя компания. Хотя музыканты “Аукциона” тоже неплохо гуляли. Я помню, как однажды Борюсика высадили из поезда. Ехали они на Украину. Когда переезжали границу, Гребень уже пьяный лежал на полу. Паспорт его залили соком. Таможенники даже не стали смотреть документы, в таком неприглядном виде они находились. В итоге Борюсика высадили на этой станции. Догонял группу он на самолете.

— Кстати, а как складывались у тебя отношения с Шевчуком и Гребенщиковым?
— Неважно. Они оба тяжелые люди. К Гребенщикову в душу не заглянешь, никогда не поймешь, что у него внутри. Пару раз по сильной пьяни я пытался вызвать его на откровенный разговор, но это оказалось бесполезным занятием. Вот Шевчук — рубаха-парень, открытый, прямой, но жестокий. Рубит всегда правду-матку. Но у него другая проблема — любит всех учить.

Несколько раз Гребень был у меня в гостях. Мои родители жили тогда в деревне, в город приезжали редко, поэтому все тусовки проходили у меня дома. Гребень тогда сменил имидж — подстригся и выкрасился в ядовито-желтый цвет. В таком виде он появился у меня в квартире. Помню, сидим, бухаем, вдруг приезжает мой папа и начинает орать: “Что за бардак устроили? А ну вон отсюда все!” Тут он поворачивается в сторону Гребенщикова и спрашивает: “А это что за белобрысая эстонская баба?” — “Это же я, Гребенщиков”, — нахмурился тот. Отец пригляделся, потом рассмеялся, достал бутылку спирта, и мы продолжили выпивать вместе.
— Янка Дягилева комфортно чувствовала себя в Питере после Новосибирска?
— Вполне. Я даже предлагал перебраться ей в наш город. Она отказалась. Вообще она не считала себя звездой, так же, как и Башлачев. Они стали популярными только после смерти. Сейчас все говорят, что Яна любила Башлачева. Я в это не верю. Она видела его один-два раза. Но то, что башлачевское творчество повлияло на нее, это безусловно. Янка была смешная — огромная, неуклюжая, с веселым деревенским гоготом, ее все называли не иначе как “Яныч” и обращались на “вы”. Она всегда была центром внимания, все мужчины из ее коллектива любили ее как женщину.
— Говорят, что питерские музыканты до сих пор устраивают “квартирники”?
— Да, это правда. Только нынешние “квартирники” значительно отличаются от прежних. Тогда некому было организовывать концерты, поэтому все выступления проходили в обыкновенных квартирах, куда забивалось порядка шестидесяти человек. Перед началом концерта пускали по кругу шапку, собирали деньги. Набирали около сотни рублей. На вырученные деньги покупали выпивку. Обычно такой концерт не ограничивался одним днем, веселье могло длиться неделю. Помню, однажды летом стояла безумная жара. В квартире, где должен проходить концерт Башлачева и Кинчева, температура поднялась до сорока градусов. В итоге музыканты разделись до трусов и в таком виде давали концерт. Через 15 минут зрители тоже последовали их примеру. Многие мечтали попасть на подобные мероприятия, однако

вход сюда был строго для своих.

— Каким образом нищие питерские музыканты попадали за границу?
— Однажды мы случайно познакомились с француженкой Натали. Она училась в Сорбонне, в Ленинград попала по обмену студентами. В 1986 году она получала здесь приличную стипендию — 270 рублей. В котельной мы зарабатывали от 50 до 90 рублей. Она была отвязная, наглая девушка, могла стоять на Невском и орать матом. В 14 лет она убежала из дома, пять лет путешествовала по миру, работала проституткой, сидела на героине. После нашего знакомства она увлеклась рок-музыкой и забросила учебу. Через год она пригласила Кинчева, Гребенщикова, Цоя во Францию, где с помощью родителей помогала организовывать им концерты.
— Одно время ты работал проводником и возил всех музыкантов бесплатно в Крым?
— Пять лет я работал проводником в поезде Ленинград—Симферополь. Странное дело, в самый разгар отпусков в кассах билетов не продавали, а вагоны шли полупустыми. Я провозил по пятнадцать безбилетников за рейс. Мы с Цоем любили отдыхать в Коктебеле, потом перебазировались в Гурзуф. Там мы жили у нашего друга, питерского художника. Он выделял нам маленькую комнатушку, где мы все спали вповалку целое лето.

Деньги у нас заканчивались на третий день отдыха, приходилось родителям телеграммы отбивать с просьбой выслать деньги. А вообще жили тем, что доставали со дна моря бутылки и сдавали их. За бутылку давали 12 копеек, стакан вина стоил 7 копеек. Мы с Цоем ныряли, а остальные бегали сдавать тару. Позже воровали еду в столовках. Марьяша, жена Цоя, вставала у кассы расплачиваться за одну порцию и отвлекала буфетчицу, а мы с Цоем тем временем, прячась за ее широкую спину, тарелочки воровали — по 10—15 порций удавалось проносить.

— Почему все устраивались работать на “Камчатку”?

— Это была полуофициальная котельная. Мы не подчинялись никому, ни одна комиссия не проверяла нашу работу. До нас в котельной работали одни алкаши, которые вечно все ломали, взрывали. Начальник котельной однажды предложил руководству ЖЭКа набрать своих людей и сразу поставил условие, чтобы их работу никто не контролировал. На протяжении многих лет нас действительно никто не беспокоил. Целыми днями мы только пили и пели песни. Брали на работу всех, кого возможно. Сначала в штате официально числилось восемь человек — четыре кочегара и четыре извозчика. Затем расширили штат до сорока человек. Надо признать, что работали музыканты спустя рукава. Например, Башлачев честно отработал всего сутки. В его первый рабочий день стоял сильный мороз. Он загружал уголь два часа и чуть не сдох. За Цоя вообще мы работали постоянно. Фильмы “Игла” и “Асса” на наших плечах вынесены. Мы за него таскали уголь, а он снимался. Позже мы стали более тщательно отбирать работников. Помню, пришлось отказать Шевчуку, так как он был постоянно на гастролях и нам пришлось бы работать за него. Когда в стране перестали отлавливать людей за безработицу, Цой и все остальные музыканты сразу уволились.

Московский Комсомолец

от 05.07.2003

Ирина БОБРОВА. Санкт-Петербург — Москва.

http://www.mk.ru/numbers/404/article13623.htmhttp://www.mk.ru/numbers/404/article13623.htm

ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД