Русская Джоплиниана

Русская Джоплиниана
Тяжелый рок певиц отечественного рок-н-ролла

8 Марта — день, неизбежно повергающий в глубокое смятение любого продвинутого фаната «русского рока» (если, конечно, такие бывают). Нет, конечно, персональной возлюбленной несложно всучить букет орхидей, перетянутых ржавыми струнами, а вот что делать с кумирами-идеалами? Где та отечественная амазонка с микрофоном, что на ходу остановит и в горящую войдет? В метрополиях-то таких икон, поди, достаточно: Маришка Вереш, Дженис Джоплин, Кристи Макви, Соня Кристина, Сюзи Куатро, в конце концов. Кейт Буш, Патти Смит, Нико, Диаманда Галас — конца не будет этому списку. А что в России? Рок для русской женщины — понятие вдвойне омонимичное. Порог сексуальной революции она всерьез и надолго перешагнула лишь в 90-е годы, когда капиталистический бум уже основательно заглушил в ее сердце волшебные звуки фуззящих электрогитар. А в заповедные времена расцвета отечественного рок-движения чувственность нашей фемины была довольно густо покрыта патиной здоровой интимности, трудно совместимой с раскомплексованным пребыванием на сцене.

Современная русская рок-певица обычно вызывает скорее сочувственное уважение, нежели восхищение, восторг. Она, как правило, тяготеет к размыто-созерцательному славянскому фолк-року и носит асексуальные брюки, чтобы никто, не дай Бог, не заподозрил, что она, как иные поп-дивы, хочет подменить глотку голыми ногами (на диком Западе этим же синдромом страдает Сьюзан Вега). Кроме того, она обычно до смерти боится чем-то задеть своего мужа — если таковой имеется. Муж русской рок-певицы, как правило, бесталанен и болезненно самолюбив — несчастной женщине приходится ложиться вокруг него кругами, чтобы снять преступное ощущение собственного превосходства.

Оглядываясь в наше «изрытое траншеями сомнений» музыкальное прошлое, можно, пожалуй, назвать лишь три имени, которые без натяжки можно выбить на стенах несуществующего пантеона русского рока. Два из них окажутся там посмертно, и лишь одно принадлежит живущей и поныне поющей женщине. Запредельная зоокосмичность того, что она поет сейчас, не может бросить тень на ослепительно яркий след, оставленный ею на нашем вокальном небосклоне. След этот, в сущности, состоит из двух лучезарных вспышек, коими в 1983—1984 и 1989—1990 гг. Жанна Агузарова озаряла российское меломанское пространство (между ними и после все было и есть куда скучнее).

Первая вспышка, в ходе которой Жанна пролетела в мифической «Чайке» мимо хрестоматийных желтых ботинок, моментально стала классической, а вот вторая заметно опередила свое время. Программа, не так давно изданная на лейбле «General records» как CD «Русский альбом», семь лет назад в сильно кастрированном виде увидела свет как первый (да и последний) сольный винил Жанны и была воспринята современниками примерно так же, как некогда гомосексуализм Оскара Уайльда. С недоверием, мягко говоря. Андерграунд увидел в этой пластинке манерную попсу, а ревнители попсовых канонов — амбициозный выпендреж. И лишь спустя годы, когда законодателем мод на российской рок-сцене стал драматически-модернистский «АукцЫон», «Русский альбом» заслуженно приобрел архикультовый характер и статус одной из самых блестящих пластинок за всю историю жанра. Вокал Жанны, знойно-чувственный и отчаянно самозабвенный, подобен птице, вслед за которой певица рвется преодолеть косное земное притяжение и умчаться в сладкий космос — словно вислоухий Кола Бельды в свою сказочную тундру.

Обе вспышки Жанны заканчивались резкими обрывами, когда она, преступая грань возможного в неравной борьбе с реальностью, оказывалась в ее жилистых лапах. Первый обрыв, связанной с легендарной попыткой имитации «датской подданной» посредством трансформации чужого паспорта, закончился для нее «Бутырками». Второй, выразившийся во внезапном отлете за океан — в слепой надежде преодолеть советскую гравитацию, — спустя пять с половиной лет привел ирреальную певицу к пониманию, что Россия — это все-таки куда более сказочная страна, чем вполне конкретная Америка.

Магнетически-безумный имидж Жанны держится на ее выстраданном понимании того, что правда русской жизни куда менее перспективна в нелегком деле самостроительства женщины-легенды, нежели межгалактический бред. Крапчатый красный зонтик за ее плечами на обложке журнала «Матадор» так и хочется назвать ядерным. «Мой дом — планета», — вещает певица. Мой личный бассейн — мировой океан. На дне его с комфортом полощется утопшая душа эсквайра Брайана Джонса. У Жанны вообще очень противоречивое отношение к группе Rolling Stones.

Простим автору это странное лирическое отступление и продолжим. В смертельной схватке с реальным миром бывшая солистка «Браво» нередко готова прибегнуть к услугам его паукообразного порождения — юриспруденции. Когда поп-газета «Живой звук» напечатала карту мест рождения звезд российской эстрады, где в качестве родины Жанны фигурировал прозаический город Владикавказ, певица немедленно заявила, что подает на дерзкое издание в суд. Зарубите на своем не в меру длинном носу: так будет с каждым, кто осмелится забыть, что истинное чрево матери фанатки Альтаира — межзвездное пространство.

Негативный абсолют мироздания для Жанны выражается одним словом: «определенность». Именно в ней происходят все паучьи дрязги, способные обгадить ее заоблачный миф, творящий панацею ото всех земных бед — «неопределенность». И печалит здесь лишь одно: уже который год нескончаемый бой фантастической певицы с прозой жизни выглядит куда более интригующе, чем ее непосредственное творчество.

...Полтора года назад от рака груди умерла самая легендарная и одновременно малоизвестная российская блюзовая певица Олеся Троянская. Ее называли «русской Дженис Джоплин» — и абсолютно справедливо, потому что она, как живой мастодонт, донесла до отечественной рок-современности завораживающе трагический дух американского хиппизма конца 60-х. Той оставшейся в преданиях эпохи, когда люди видели в самозабвенном рок-творчестве больше, чем жизнь, и в слепом стремлении к абсолюту навеки скрывались за ее пределами.

В начале 80-х Олеся пела в культовой хиппистской группе романтического хард-рока, где на басу играл нынешний лидер «Мастера» волосатый Алик Грановский. Принято считать, что студийных записей от «Смещения» не осталось вообще, концертные все выходили чудовищного качества из-за вечного пьянства оператора, и от великой группы, считавшейся абсолютным выражением рок-н-ролла в России, осталась одна эфемерная легенда. У Олеси были все качества истинной рок-певицы в предельном выражении — сильный голос, готовность его не беречь и форсировать так, что его скрежет проникал в сердцевину самых заскорузлых меломанских душ, отчаянная смелость и способность выплеснуть на зрителя максимум любви и внутреннего огня, не оставив себе ничего. С тем же самозабвением она отдалась наркотикам, посчитав их непринятие мелочным страхом за свою шкуру. Она с доверчивым азартом бросилась в красочный психоделический мир, чтобы потом мучительно долго и с невероятным трудом выходить из него назад, сползая с иглы через алкоголь. Она неизбежно разрушалась, и когда после огромного — десятилетнего — перерыва собрала новую группу, от былого избыточного здоровья — фундамента ее сногсшибательной энергии — не осталось и следа.

Когда у Олеси появилось подозрение на рак и еще можно было что-то сделать, в ее культовой квартире на улице Карла Маркса (ныне — Старая Басманная), месте паломничества широких масс «олдовых волосатых», случился пожар: посреди ночи вдруг загорелась допотопная проводка. Олеся со своим третьим, кажется, и последним мужем Славой Жеревчуком в одних трусах слезали вниз, на улицу, по водосточной трубе: коридор весь горел, и к входной двери было не подобраться. Пока Олеся со Славой долго и неумело меняли большую сгоревшую квартиру в центре Москвы на маленькую, но целую на окраине, рак у Олеси очень быстро развился до неизлечимой стадии.

Со своей последней группой она репетировала до тех пор, пока метастазы не вошли ей в позвоночник.

Четырьмя годами ранее в речке Ине, притоке Оби, инертные новосибирские милиционеры нашли тело Янки Дягилевой, культовой певицы сибирского рок-андерграунда.

Про музыкальную основу песен Янки говорить было бы странно и неправильно, хотя бездушный классификатор легко найдет в них, например, нечто среднее между Мелани и Верой Матвеевой. Их тексты, иногда близкие к гениальности и выходящие за грань поэзии в чистое душевное откровение, сейчас перечитывать или переслушивать очень трудно — слишком сильно изменился дух времени. Это его изменение, в общем, и не оставило Янке места в жизни.

Сибирский андерграунд рубежа 80—90-х гг. — времени его бесспорного доминирования в русском роке — отличался весьма дидактичной жизненной методологией. Устами своего лидера Егора Летова, он учил людей видеть в жизни океан дерьма и безысходности, в глубине которого мерцают волшебные просветы любви и правды. Фанаты Летова учились протирать их, как дырки, своим коллективным отчаянно-стоическим взглядом. Песни Янки трогательно и пронзительно фиксировали эти просветы, находя их то в трамвайных рельсах, за хождение по которым убивают на месте, то в руках, раскинутых во сне, то в пятой лапке бродячей дворняжки. И рядом с этими просветами она, словно в стиле наивных детских рисунков, создавала страшные образы той тотальной черной слизи, которая неуклонно расползается и замазывает даже те слабые отсветы островков настоящей любви, которые нам иногда дано увидеть.

Эти просветы, наверное, были остатками атмосферы доброго и глупого застывшего детства, которое наряду со многими гадостями и маразмами стихийно консервировала на российских пространствах советская власть. С ее крахом эта аура неизбежно испарялась, и заветные просветы неземного счастья — наркотик сибирского андерграунда — стали затягиваться сероватым облаком нормальной жизни. В России воцарялся новый мир, где следовало учиться находить радость и поводы для оптимизма прямо в окружающем духовном вакууме.

Многие летовцы в дальнейшем встали на компромиссный путь спасения от этой напасти через стилизованный коммунизм, используя фанерные маяки всех сортов — от Баркашова до Зюганова. Янка никогда не умела вилять — и ушла от новой жизни чудовищно прямо.

Потом многие говорили, что люди недодавали ей человеческого тепла, внимания. Но Янка в первую очередь воспринимала то огромное, что существует и происходит вокруг, а то, что говорят и делают люди, — уже как следствие. И автор той статьи, который в одной руке держит искусанную ручку «Zebra», а в другой — поддельный армянский коньяк «Ахтамар», чтобы легче было этой ручкой водить, являет собой, к сожалению, не худший пример того, что может происходить со вчерашним андерграундом в размеренных буднях современности.

Настоящая рок-певица — субстанция менее гибкая. Наверное, поэтому их в этой стране почти и не было.

Наверное, было бы неправильно полностью обойти вниманием то небольшое количество поющих женщин, которые сделали что-то достойное в русском рок-н-ролле, помимо трех перечисленных (попытка описания которых и довела автора до полного умопомрачения). Настя Полева, милая жемчужина экс-свердловского рока. Свердловчане, ныне екатеринбуржцы, всегда отличались взаимовыручкой и трудолюбием — благодаря чему, когда Настя, второй вокал местного культового «Трека», решила начать сольную карьеру, все лучшие рокеры города бросились ей помогать. Результат — самые стильные тексты и самые качественные аранжировки, кои когда-либо имел женский рок-вокал в России. Энергетика, увы, нулевая.

Рада Цапина (ныне по мужу-гитаристу — Анчевская), солистка группы «Рада и Терновник». До 23 лет принципиально сохраняла девственность, рассчитывая уйти в монастырь. Но не сложилось. Великолепный, от Бога вокал в 3,5 октавы — и более посредственное им владение. Работа с психоэнергетикой в духе Диаманды Галас — и одновременный страх впасть в откровенно черное ведьмачество. На выходе — размытая половинчатость, эдакий высветленный мрак. Но по крайней мере, самобытно.

Вокальная многостаночница Ольга Дзусова в своей рок-инкарнации как вокалистка хард-группы «СС-20». Эпические архангельские распевы, безусловно, весьма оригинально звучат на фоне кондового забоя, но одновременно его неизбывную кондовость лишний раз подчеркивают.

Инна Желанная, подводная царевна русского неофолка (альбом «Водоросль»). Начинала как суицидальный зеленоградский постпанк («Я хочу одного: в большую зеленую лужу — упасть в отражение неба»). Сейчас пишет очень красивые созерцательные песни про плетение кружев и выбор берега. К сожалению, слишком предсказуема.

Катя Мессершмидт, фронт-вумен московской арт-ретрогруппы «До свиданья, мотоцикл», играющей нечто среднее между Cocteau Twins и старинным боевиком «Утомленное солнце». Белокурая бестия с голубыми глазами — Ницше изошел бы соком. Слишком часто использует нарочито искусственный, «сделанный» голос.

Апофеоз столь редкой жизнерадостности в женском рок-вокале России — это, несомненно, Ольга Арефьева. Оптимизм сей, правда, покупается ценой программного, в меру очаровательного легкомыслия, позволяющего объекту бодро проходить мимо зияющих бездн трагизма бытия. Потрясающая способность певицы к мимикрии: одинаково легко ей даются большие программы, целиком выдержанные в блюзе, рэггей и акустическом модерне. Перерастет ли Ольга в вокальную Лору Палмер?

Некто Бегемот, лидер раблезианской панк-группы «X. Забей» из подмосковного поселка Видное. Несмотря на весь свой разнузданный цинизм, является форменной кузницей рок-певиц лирического толка, которые параллельно украшают матерными ариями его многочисленные альбомы. Из его гнезда, в частности, вылетела Наташа Маркова — автор радиобоевика № 1 1996 года «Ветер в облаках» («Сокол удалой»). Древнеславянский аромат на добротной поп-роковой основе — со ставшим уже притчей во языцех сильнейшим закосом под боготворимый Наташей «Калинов мост». Звучит, однако, более конкретно, более доступно и несколько менее гениально (громко говоря).

Главное женское детище Бегемота — проект «Вика и Кусочек Льда» с хрупкой певицей Викой Морозовой. Несколько инфантильные, но очень проникновенные песни с красивыми мелодиями, нечто типа женской версии смеси групп «Кино» и «Воскресение». Сейчас с Викой работает известный продюсер Кирилл Есипов, создатель бронебойной лицеевской «Осени», который рассчитывает сделать из бегемотовой питомицы маленькую русскую Энью.

Перечисление юбочных рок-артефактов можно продолжать и продолжать, но трудно его сделать веселым и жизнеутверждающим. Все-таки самый архетипичный жанр женской песни в России — плач. И даже в драйвово-отвязный рок-н-ролл он неукротимо вкрадывается, подмешивая в глупую радость галлоны грусти — если не больного отчаяния. Может быть, просто рок как жанр враждебен духу истинной россиянки? Может быть, ей лучше работать в кантри и играть на скрипке (вот уж где знатоки насчитают мириады брызг удалого оптимизма)?

...Ведь русский мужик так устал от уроков жизни. И все равно ничему не научится.

Сергей Гурьев
«Московский бит» № 3,
13 марта 1997 г.