Николай Гнедков. Воспоминания
|
|
..."Девушка, отсвечивающая
красной медью" (не обижайтесь, я так легче народ запоминаю) - Янкино пепельно-рыжее сияние забыть невозможно. О Янке я
Вам мог бы много рассказать, я ее очень любил и очень за нее переживал, так маяться было нельзя. На Череповце взбеленился, отобрал
гитару у БАХЫТ КОМПОТА, "Ямаху" такую,
настроил ее, выгнал на хуй звукооператора
череповецкого, уселся за пульт, и подражая Кириллову
с Харрисоном, отстроил ей звук, и сидел за пультом,
содрогаясь. Там где "кошки падают в пустые колодцы", я ей вывернул ревер прямо на песне, послушайте. Она
такая, ой, что это было, Яна, это было то, о чем тебе говорили - чисто
запишись (это я, каюсь, профессионалов сватал все времена). У меня
начинались свои депрессняки,
так эта славная девочка находила время меня утешать, так суперски
тонко, я как-то спросил: вот ты песенку сделала, и чего? Она: главное, чтоб
не стыдно было... ну а нам, конечно, всем легче стало. (...) Мы с Антоном поехали ее хоронить, я сказал: "я трезвый не могу". Пока водку искали, автобус с соболезнующими уехал, и поплелись своим ходом, бродили по кладбищу, водку с могил пили, не нашли трагического собрания, поехали к ней домой, сидела сестра ее старшая на крылечке, с мужем, тоже потерялась, все повторяла: "Господи, хоть бы ребеночка бы родила". Мы с мистером Будановым поехали
к Аньке, там уже Серега Гурьев сидел. Выпили с ним, поскрипели. Весь подъезд
Янке уже исписали, (а-ля стена Цоя), особенно меня
надпись добила: "Ян! Меня тоже зовут Яна, я буду продолжать твое
дело!" Круто, да? После этого я пил
неделю и потерял все документы на выезд, мне сломали палец на прощание в
вытрезвителе. Приглашение и паспорт мне какая-то урла вернула, за портвейн сменяли. Через неделю я
был у любимой, которая тоже впала в депрессию, пришлось вытаскивать. (...) Янка очень любила фильм "Морозко" и ненавидела эту Варьку, совершенно
гениально пародировала эту халду... Все эти мемуары в прошедшем времени плохо
пахнут, ну чего это такое 10 лет? Как вчера было. Я ей говорю: на что свою
кожаную безрукавку сменяешь? Она: кинчик хочу
делать, она тогда с Цыплаковой стусовалась, чего-то
они там бабское свое мудрили. Я ей как-то покололся,
что Цыплакова у меня секс-символ детства, она посмеялась по этому поводу. Я
помню тогда подумал: да, ничего себе, пошла погуляла
по трамвайным рельсам. Она с трудом понимала, что быть звездой - это
нормально, а вся эта сопутствующая шелуха должна маленькое такое удовольствие
доставлять. Она очень серьезно была настроена, обязательна, честна. Хотелось,
прям, доспехи надеть. Это Антон, о барышне из
Смольного, мне бабушка рассказывала, какие смолянки были, они все курс
шестнадцатого, двести девушек из кучи семей ушли сестрами на фронт вшей кормить,
мужицкую кровь останавливать. (...) А есть религия, свидетели
Дягилевой, да? (...) Мне кажется, 95 процентов, что
сама Януш вошла по грудь, опустила лицо и вдохнула
воды, где-то так и экстрасенсы наши на это смотрели, да и у меня были видения
по этому поводу. Насильственная смерть (когда
ты, скажем, медитируешь, плохое слово, как бы очень мягко так
сосредотачиваешься с определенными эмоциями) - дает ощущение внутреннего
протеста, дикого совершенно, и ты видишь, сопротивление жертвы и поток
насилия, направленный против жизни, тут этого нет. К тому же менты тут были крепкие, их напрягли сразу, им резону не
было скрывать суицид, смерть от воды в легких мало с
чем спутать можно, суицид, короче, - есть суицид, я ее очень хорошо знал. Я
серьезно говорю, плюс моя любимая родная сестренка, с одного года с ней, у
нее просто кончились запасы любви к окружающим, а ненавидеть она не могла
себе такого позволить. Было у меня такое видение, звездное небо, отражающееся
в воде. В общем, тут есть логика, кое-какая. Честно говоря, она и иже с ней
покоя десять лет мне не давали, терпеть не могу самоубийц, не зря самое большое оскорбление - самоубийство, на пороге врага, харахири называется. 2001, Дания |
|
|