Сергей «Джекл» Глазатов

Я могу сказать следующее: я познакомился с Яной в конце 80-х годов, когда социокультурная обстановка в стране – и в том сообществе, которое традиционно называется «тусовкой» – безусловно, несколько отличалась от того, что происходит сейчас. Когда я с ней познакомился, она производила впечатление рядовой тусовщицы: просто некая девушка, которая везде ходит. И, честно говоря, я, да и, по-видимому, никто другой не мог предположить, что в ней скрыт огромный творческий, и, что самое главное – духовный, человеческий потенциал, который так разглядеть было невозможно. И то, что она вышла на сцену, и не просто вышла на сцену, а сделала то, что она сделала, и чему нет аналогов в России, по-видимому, до сих пор, и не будет никогда, – это было, в значительной степени, неожиданно – и просто всех потрясло. А меня… я там был просто завязан на некие конъюнктурные соображения – ну, я сказал: вот, еще один конкурент! Понятно, что это было связано с моей деятельностью в качестве администратора группы БОМЖ.

Дальше мы с ней, фактически, очень мало общались; она была связана с несколько другой компанией лиц – понятно, о чем я говорю, – и большинство этих лиц… Я не буду говорить, что они мне лично неприятны, скажем так – далеки от меня; я не мог с ними находить общего языка, общих интересов, и вообще, – мы совершенно разные люди. И, поэтому, когда она была, так сказать, on the top по своей популярности, – я не входил в ее близкое окружение. Хотя в начале 90-х у меня была некоторая идея, когда группа, которую я, скажем так, раскручивал, – она уже распадалась, это было очевидно, а тогда еще было непонятно, куда все дальше повернется, – и я хотел предложить Янке работать вместе. Но до этого реально дело не дошло, а потом произошло то, что произошло. Я бы был ее директором, продюсером – и человеком, который бы осуществлял public relation – это моя специальность. Конкретных предложений я не делал, у меня был просто идея, но ей не суждено было воплотиться. Алексей Коблов, которому она, возможно, делала такого рода предложения – это представитель московской группировки, с которой мы тоже работали в свое время – и в смысле географического охвата страны и вообще связей он, видимо, был бы для Янки, в некотором смысле, предпочтительнее. Хотя я к ней ближе как человек, которого она знает – из Сибири мы вместе. Мне она таких предложений не делала. Если бы она сама, скажем так, предложила, я бы немедленно согласился, это понятно, – конечно, предложив ей некий ряд позиций, которые с моей точки зрения, совершенно были необходимы для того, чтобы в дальнейшем раскручиваться. Но это был бы уже диалог, а так…

Дело в том, что нужно очень четко понимать, что был конец 80-х, начало 90-х, – тогда в обществе шла борьба. В обществе шла борьба, именно политико-социокультурная, и я считал себя неким борцом этого фронта. Я, разумеется, не был политиком, я работал в другой области, но я считал, что этот строй, та система отношений, та система ценностей, которая имела место, – должны были быть уничтожены, на ее месте должно появиться нечто новое. И была потребность в людях, которые бы осуществляли, скажем так, интеллектуальную сторону этого процесса, значительно меньшую, чем коммерческая, – об этом тогда вообще было смешно говорить: там оборот, в шоу-бизнесе, в нашем, по крайней мере, был смехотворным. Вот такую социокультурную роль – это был бы союз творческой личности с человеком, который бы те ценности, которые она предлагала, как художник, мог бы каким-то образом донести до как можно большего количества людей. Ту же самую идею я всегда проводил, будучи директором группы БОМЖ. Я не рассматривал вопрос, сколь большому числу людей нужно это – кому надо, тому надо. Дело в том, что я и тогда говорил, и сейчас говорю, что задача таких людей состоит в том, чтобы, грубо говоря, промывать людям мозги – кто-то этим до сих пор занимается, а я немножко отошел уже – создавать социокультурный фон, причем не следовать за тем, что уже имеется, а предлагать свою систему ценностей. И «промывание мозгов» как раз и состоит в том, чтобы эту систему ценностей доводить до как можно большего количества людей, а если использовать такое мощное оружие, как талантливый рок-исполнитель, то это было бы… Сейчас, конечно, другие задачи, сейчас, безусловно, директором любой рок-группы должен быть профессионал шоу-бизнеса, который, как минимум, должен уметь написать нормальный бизнес-план и последовательно его реализовывать. А такие люди, как я сейчас – ну, я занимаюсь наукой…

Но, думая о Янке, я могу сказать следующее – она, на мой взгляд, олицетворяла, в значительной степени, мое понимание свободы. Свобода – это ключевое слово в контексте того, чем я занимался и, видимо, того, чем занималась она. Дело в том, что сейчас, во времена торжества либерального фундаментализма – не только в нашей стране, но и, к сожалению, во всем мире, – мы видим, что начинает господствовать представление, что свобода – это свобода выбора в супермаркете. На самом же деле свобода – это свобода внутреннего поиска. А какой может быть внутренний поиск, когда в современном социокультурном поле я вижу, что все политики, бизнесмены, масс медиа – да и рок-музыканты, в определенной степени – делают все для того, чтобы этого не было. Я не вижу здесь противоречия с ранее высказанным тезисом о промывании мозгов: да простит меня Великий Будда, – Его Святейшество Далай-лама XIV тоже занимается промыванием мозгов, он вещает на огромную аудиторию, и количество его поклонников в мире растет, – но к самим этим идеям – основополагающим идеям буддизма, которыми он был осенен еще в детстве – он пришел именно в результате внутреннего поиска, и одно другому здесь не противоречит. Главное, чтобы личность была достаточно сильной, чтобы одновременно и заниматься поиском внутри себя, и стимулировать к этому других. Ведь Далай-лама не какой-нибудь тоталитарный фюрер, который занимается определенного рода пропагандой. Пропаганда – это то, что неприемлемо: людей нужно не бить по башке, а подводить каким-то образом к идее, оставляя им самим возможность выбора. И в этом контексте участие в данном процессе творческой личности вполне естественно, так как само творчество, акт творчества подразумевает все же некоторую интерактивность. Творческая личность, грубо говоря, не загружает человека, а предлагает ему всевозможные интерпретации того, что им сделано, и включает механизм собственного творчества реципиента. Мой любимый писатель Франц Кафка – мало ли для кого он писал! Он даже завещал сжечь свои рукописи, возможно, он писал только для себя – но, читая его, каждый может найти там все что угодно для себя. И, на мой взгляд, вот таким человеком была и Янка.

Если проследить судьбу многих музыкантов, которые начинали тогда – я не имею в виду верхние эшелоны, они уже тогда были достаточно интегрированы в ту систему, которая занимает сейчас господствующее положение, – а выходцев из провинции, таких, как Летов, Женя Соловьев, Янка, Рома Неумоев, ребята из Екатеринбурга… Сейчас вот по телевидению постоянно показывают АГАТУ КРИСТИ и ЧАЙФ – на мой субъективный взгляд, это очень слабые группы, но они были просто блестяще раскручены профессионалом Граховым, который, конечно, в то время (я не знаю, чем он сейчас занимается) был очень сильным менеджером и продюсером: процентов на 80 их успех – его заслуга. В Новосибирске, к сожалению, такого человека не нашлось.

Когда я работал с Женей Соловьевым, с БОМЖОМ, – я всегда старался как можно больше расширить аудиторию. Во-первых, с коммерческой точки зрения, а во-вторых, мне кажется, что исполнителю нужен контакт с максимальным количеством людей. Ну, стадион – это уже немного не то, но вот тысячный, двухтысячный зал – вот это вот хорошо, это нормально. Янка, конечно, зала не боялась никогда, но и контакта особого, по-моему, как-то не получалось. Дело в том, что она не могла не понимать, что то, что она делает, не предназначено для слишком большого количества людей. А уж кто там приходит на концерты, – это от нее не зависело, это вообще ни от кого не зависит. Если она что-то сделала, и она собирается это исполнять… Понятно, что человек, выходящий на сцену, в этой ситуации думает: «пошли вы все!». И это вполне нормальный подход, который она реализовывала. Если бы на меня, как на ее гипотетического директора, была бы возложена задача каким-то образом оптимизировать состав слушателей и их количество, то, зная эту ее особенность, конечно, этот вопрос технически был бы вполне решаем. Существуют различные способы распространения билетов, существуют различного вида меры, которые в этом случае применяются. Притом, что то, что она несла, действительно было нужно единицам. Десяткам. Она не была массовой. Если сравнивать, скажем, с группой КАЛИНОВ МОСТ… Она выражала вот эту идею внутренней свободы, и ее могли адекватно воспринимать лишь те, кто в этом смысле походил на нее. Она пела для них, а таких людей, на самом деле, не так уж и много. Таких людей всегда мало, а пела она для себе подобных. А жизнь устроена так, что петь приходилось так же и для других, что ж тут делать… В то же время, Борис Борисович, скажем – он поет для всех…

Будучи связан с музыкантами, я преследовал (сейчас я могу в этом прямо признаться) не только цели раскрутить их, но и, при помощи них, раскрутить себя, как какого-то деятеля, который может влиять на людей. И если бы я был связан с уже достаточно сильной личностью, то вполне возможно в один прекрасный момент встал бы вопрос: а кто, собственно, кого ведет? И тут могли бы быть коллизии самые разнообразные: мы бы могли дальше осуществлять такой симбиоз, поддерживая друг друга, а могли бы разойтись, решая вопрос кто, грубо говоря, более крутой… У меня были мысли так же с Димой Ревякиным поговорить об этом. Но сейчас я просто чувствую, что я не могу быть вовлеченным в шоу-бизнес, поскольку я профессионал в другой области…

В Новосибирской рок-тусовке, Янка, безусловно, занимала выдающееся место – и тогда, и сейчас. Она всеми воспринималась, как нечто выдающееся. Более того, если сравнить то впечатление, которое она оставляла, даже когда еще не была достаточно раскручена – да что там раскручена – вообще никому не известна: просто девушка, мало ли… И после этого услышать от нее вещи, которые если не являются шедеврами, то, по крайней мере, их помнят до сих пор – безусловно она всеми воспринималась как некая если не национальная, то, по крайней мере, всесибирская ценность. А что у нее было крайне мало концертов здесь… Если бы мне удалось, если бы я работал с одним человеком, а не с группой, если бы эти музыканты не был столь тяжелы на подъем, я мог бы возить ее по всей стране. Можно было б ездить, – я бы поступил ровно так же, как она. Не могли же BEATLES играть все время в Ливерпуле, это просто невозможно, любой такого рода человек стремится интегрировать в свое духовное поле как можно большее количество народа. Вообще Новосибирск, новосибирская аудитория, новосибирская тусовка, то, что окружало – я говорю здесь от себя, я не могу говорить за других – не располагала к концертированию. Мотивации могут варьировать от «противно» до «скучно», так что ничего удивительного нет. Вы были хоть раз на концерте в Новосибирске, скажем, в ДК Чкалова? Это тысячный зал, туда набивалось огромное количество всякой урлы, так сказать, всяких гопников – и совершенно понятно, что это не та аудитория. В коммерческом смысле играть можно было, а в остальном – я ее вполне понимаю. В той же самой Москве можно играть в разных точках – и всякий раз собирать разных людей. Москва – это Москва. Питер, кстати, в этом отношении другой. К сожалению, нам так и не удалось там выступить, – то ли собственной энергии не хватало, то ли нас не приглашали со своим питерским снобизмом, Бог с ним…

При этом я не думаю, что Янка – чисто сибирский феномен. Россия есть Россия, какая разница – Юг, Сибирь? Башлачев же не в Питере родился, Дженис Джоплин не в Нью-Йорке – можно много примеров приводить. Культура вообще едина и неделима – нельзя говорить о русской культуре в отрыве от общемировой. Культура есть культура – то, что она облекается иногда в национальные формы, апеллирует к национальным архетипам – своего общемирового значения она не теряет от этого, и я думаю, что говорить о Яне в контексте общемирового культурного поля вполне можно…

В приснопамятной статье* я писал, что влияние Летова на фатальный исход Яны сильно преувеличено, а потом в этой статье, я высказывал ряд совершенно недопустимых тезисов, от которых я сейчас не то что отказался, а считаю, что все, что там написано – чудовищно. Но это было уже давно… Но, насколько я помню ее содержание, я отрицал, что Егор оказывал сколь либо серьезное влияние. Я приписывал это влияние той общей атмосфере, которая тогда, уже тогда складывалась в обществе. Примечательно, что эта статья была написана незадолго, буквально за неделю до августовских событий, которые привели к политической победе тех сил, которые я поддерживал и поддерживаю до сих пор. Тогда нужно было говорить как можно больше, как можно громче, не суть важно, что именно ты говоришь – главное, много и громко. Сейчас, конечно, ситуация другая, и столь откровенно экстремистских высказываний, которые фигурировали в статье, я никогда не позволил бы себе не то, что публично, но и в приватном разговоре.

Я не стал бы говорить о влиянии личностей друг на друга – здесь имеется обратная связь: личности влияют на ту среду, где они работают, а эта среда, в свою очередь, создает некую энергетическую ауру. Имеется в виду не только узкая прослойка любителей рок-музыки, а социум в целом. Социум продуцирует эту ауру. Здесь приходит на ум такая аналогия: некий факир или гуру влияет на людей и вызывает тем самым процессы, которые он уже не контролирует больше, а, наоборот, они поглощают самого этого гуру – так же и здесь. Это очень тонкие вещи, и пытаться понять их можно всю жизнь. Влияние, безусловно, возможно. Но когда я слышу о так называемой «большой тройке» – Летов, Янка и Башлачев, об их влиянии друг на друга, – Летова бы я выключил из этой компании… Башлачев и Яна, возможно, чем-то друг другу духовно близки, и здесь стоит говорить даже не о влиянии, а просто об очень общих вещах в мировосприятии этих людей, о том, как они все это видят. А Летов – другой человек, а то, что он, возможно, оказал влияние на форму подачи… Мне бы не хотелось говорить о тех вещах, в которых я недостаточно хорошо разбираюсь. Может быть, это и так, но если бы я их не знал, а просто слушал их музыку, видел бы их сценическое поведение – я бы такого вывода, пожалуй, не сделал. Технически – возможно: если я сижу за пультом, то, безусловно, могу манипулировать какими-то параметрами звука, но ни о каком духовном влиянии речи быть не может. Вполне возможно, что она тоже отслеживала этот звук, они как-то вместе работали – ну и что? А то, что Летов, как сильная личность, мог задавить кого угодно, – тоже не факт: со мной этого не произошло, хотя, возможно, я здесь не показатель: мне он просто неинтересен. Он абсолютно предсказуем, и то, чем он занимается в последнее время, – отвлекаясь от каких-то внешних и поверхностных вещей, – в общем, имеет две очень глубокие причины. Одна лежит на поверхности: человек, который ничего не умеет делать, кроме своего дела, просто обязан поддерживать к себе внимание – любыми средствами, любыми. Он избрал такие – почему бы нет? Ему жить-то на что-то нужно, в конце-то концов. Вот очень простой ответ – это типичное поведение человека, профессия которого – получение денег за свое творчество от как можно большего количества людей. Я вот получаю за математические работы… Если бы мне для того, чтобы увеличить тираж, нужно было бы произвести какой-то скандал – я бы это сделал. Ну а вторая причина – это просто культурологический тип обычного западного левого, как Эдуард Лимонов – они уже на Западе выходят из моды, а здесь – ну, возможно, сейчас их время, а потом оно пройдет. А может и не пройдет, я не знаю… В России трудно что-либо предсказать. Но это типичный деятель конца 60-х годов, которые выходили на баррикады, поджигали брюссельский универмаг и кидали камни в полицейских. Этот социокультурный культурологический тип хорошо известен.

Я просто говорю о том, что, как я себе представляю Янку, насколько я ее знал – я просто не вижу ее места в этом современном даже социуме, не говоря уже о той компании, где она вращалась – вот не вижу, и все. Она настолько не похожа на всех других, настолько трудно ее представить сейчас, что то, что она именно тогда умерла, – видимо, судьба. И как в ее взлете, так и в конце есть что-то глубоко закономерное. Это иррационально, этого мы никогда не поймем, но, поскольку я не вижу ее места здесь и сейчас– возможно, ее место именно там. Точно так же и Башлачев – я его лично, к сожалению, не знал, но я много читал о нем и знал людей, которые его знали достаточно хорошо… Есть в этом что-то такое трудноуловимое, но для меня понятное. Словами это объяснять бессмысленно. Если сравнивать, скажем, с Гребенщиковым, который и в начале 80-х был, и в конце 90-х есть,– это другое дело совершенно. И нельзя сказать, что, вот, Гребенщиков продался, стал другим, на какие-то компромиссы пошел, – нет, он не компромиссный человек, просто… Ну, вот я, скажем лучший математик, нежели музыкальный продюсер – поэтому я занимаюсь математикой. А он – лучший музыкант (хотя он ведь тоже математик, какой ни есть, образование-то у него математическое), и почему бы ему не занимается своей специальностью? тем более, что у него это хорошо пошло: он связался с людьми на Западе, он был с ними связан и раньше, он мог там пластинки выпускать… Если бы Яне сделали такое предложение, если бы ею заинтересовались, – я не могу исключить того, что она бы вела себя точно так же, я не могу этого исключить точно так же, как и предположить. И здесь это не вопрос компромисса – ему же не предложили, в конце концов, за деньги кого-то убить. Ему предложили заниматься работой, и, на мой взгляд, как творческая личность он абсолютно не изменился, то, что он делал тогда – то же он делает и сейчас, только он стал мудрее. И вообще, он мне очень нравится: это типичный человек, который нашел свое место в этой точке пространства и времени. Было ли такое место для Янки сейчас – это очень тонкий вопрос, но я бы с большей вероятностью это исключил, чем предположил. И, потом, Борис Борисович интеллектуал, он очень образованный человек, он математик по образованию, он очень много всего знает. Выключить его из одной ипостаси – он моментально в другую въедет, его внутренние возможности огромны. А Янка была остро направлена на что-то, и базис у нее не очень большой: она не получила систематического образования, она никогда не жила рационально, скажем так, а это тоже ограничивает пространство момента.

Хотя, с другой стороны, мои ощущения относятся ко временам десятилетней давности, и экстраполировать психологическую и духовную конституцию человека на тот момент на десятилетия – занятие неблагодарное. Такой вариант, как, скажем, выйти замуж, иметь семью, – и при этом, может быть, заниматься музыкой, а, может быть, и нет, – я не могу рассматривать. Более того, я могу с большой уверенностью утверждать следующее: кому бы вы ни задавали этот вопрос, независимо от того, хорошо этот человек ее знал и знал ли вообще лично, или знаком только с ее творчеством – ответит он примерно так же, как я. Хотя, конечно, моя уверенность в этом ни на чем не основана, но вот есть у меня такое ощущение.

Яну сравнивали со многими, с Патти Смит, скажем, а я бы, скорее, сравнил ее с Дженис Джоплин, сколь не избита эта аналогия. Вот так – и все. Я не знаю, как нужно называть этих людей,– они появляются в разных обществах, при разных внешних обстоятельствах, при разной обстановке в стране – при совершенно разных условиях. Но то, что они появляются, и схожесть их судеб позволяют говорить о том, что, по-видимому, то, что случилось с Дженис Джоплин и Янкой, –– очень закономерно. Большинство продолжает род, а одиночки совершают культурные прорывы. И совершенно не удивительно, что такие люди, как, скажем, Оскар Уайльд, который подвергался в Англии преследованиями за свою, скажем так, нетрадиционную ориентацию, такие люди, как Фредди Меркюри… К нему можно по-разному относится, но то, что он сделал в музыке – в том узком ее направлении, в котором он работал, на грани роковых направлений тех времен и поп-музыки – он был человек номер один, которого превзойти никому не удалось до сих пор. Это тоже прорыв. Дженис Джоплин, Джим Моррисон …Правда, можно привести пример Мика Джаггера, который успешен до сих пор, но, однако, у него нет по сути, семьи, а дети – так его с трудом можно считать хорошим отцом. К тому же самому меньшинству, которое осуществляет эти порывы, безусловно, относится и Янка. Она не относится к большинству, которое продолжает род. Она относится к тем одиночкам, которые этот род оправдывает. Есть люди, которые живут по принципу «как» жить, а она всю жизнь жила по принципу «зачем». И когда вопрос «зачем жить?» становится для этих людей неразрешимым, – волею судеб получается, что эти люди умирают. Это уж на грани каких-то иррациональных вещей, но мы видим это на рациональных примерах… Правда, были и другие люди – Жан-Поль Сартр, к примеру, – его тоже можно к одиночкам причислить, но, при всей своей не тривиальности, он прожил жизнь респектабельного буржуа и умер уже в преклонном возрасте. Можно привести и другие примеры, – такие политики, как Рейган или Маргарет Тэтчер долго живут, успешно управляют, они, так сказать, выводят общество на новые горизонты. А вот такие непохожие люди, как Джон Фицджеральд Кеннеди и Эрнесто Че Бурашка, относятся к другой категории политиков, ведь недаром с именем Кеннеди связан этот взлет 60-х годов: время потребовало такого политика. Время его и убило. Про Че Бурашку и говорить нечего. Эти политики – как острые иголки: протыкают ткань бытия, а дальше приходят люди типа Рейгана, которые создают достаточно толстый слой, чтобы его не проткнули. Это диалектика, это единство и борьба противоположностей. И, на мой взгляд, такие люди, такие жесткие политики, как Рейган, должны делать все, чтобы сохранять одиночек, они должны защищать их от общества. И сколь бы я ни был не согласен с Летовым, придерживающимся прямо противоположных политических взглядов, я бы, будучи политиком, все бы сделал для того, чтобы такая позиция существовала, – если, конечно, эти одиночки не переходят определенные рамки – уголовные, скажем. Речь не идет о том, чтобы общество создавало поэту благополучие, да оно, по большому счету никогда и не понимало таких людей – государство должно ему обеспечить элементарную защиту. А вопрос его благополучия, может или нет поэт быть благополучным… По самой своей сути человек, который постоянно находится в состоянии внутреннего выбора, который не может на чем-то успокоиться, не может вести жизнь обывателя. Я не думаю, что он может быть благополучен – как бы хорошо он ни жил, он не будет спокоен. Ведь благополучие, счастье – как я понимаю, это состояние внутреннего комфорта, покоя и защищенности, когда ничего не нужно – при этом можно обладать очень малыми материальными средствами, но быть полностью этим удовлетворенным. Я не думаю, что счастье – удел таких людей, как Яна. А Летов, кстати, в постоянном таком своем порыве вполне может быть счастлив.

Но, видимо, над тем, что она несет, Яна вряд ли задумывалась. Этими вопросами занимаются такие люди, как я – различного рода интерпретаторы, журналисты и толкователи, – а ей-то что? То, что из глубины души поднимается – то и пою, а все остальное …Это закон – ни один музыкант не рефлектирует над собственным творчеством, это очевидно – ибо само это творчество уже является предметом некой рефлексии.

А если Яне приходилось противостоять таким абсурдным предрассудкам, что женщина не способна творить, если ей приходилось отстаивать свое право на творчество… Я этого не замечал, но нет оснований не доверять людям, которые знали ее лучше. К сожалению, даже такие сильные личности не могут полностью противостоять подобным предрассудкам. Но здесь она должна была чувствовать за собой некую культурную традицию, в конце концов, – русскую культурную традицию. Имена Цветаевой, Ахматовой должны были поддерживать в ней полный иммунитет к такого рода абсурдным представлениям. И, безусловно, за ней стояла могучая фольклорная традиция. Я не могу сослаться на мнение авторитетных ученых, которые работают в этой области, но фольклор, на мой взгляд, выражает архетипические черты того или иного народа. Не все народные песни печальны, нет, они могут быть веселыми, – но в них всегда есть глубокий и очень мрачный подтекст. Чисто эстетические мотивы тоски… Национальный архетип – это очень серьезная и, в значительной степени, мрачная вещь, архетипы всегда связаны с безднами человеческого сознания и с архаическими структурами сознания. И в этом смысле, если понимать фольклор, как некую эстетизацию этих архетипических структур, то, безусловно, Яна – фольклорная певица, фольклорная именно в этом смысле. Можно проводить еще некоторые параллели между Яной и Джоан Баэз, тем более, что Баэз, в основном, пела народные стандарты. .Не хочется говорить, но если принять понятие «русской души», – то, конечно, Яна ее выражала очень сильно, именно в том-то и секрет ее успеха, что эти неуловимые струны она сумела почувствовать… Я еще раз подчеркну, что свобода в нашей стране для человека, для русского человека, который, собственно говоря, ни политических, ни экономических, ни каких бы то ни было свобод, никогда не знал – это, в первую очередь, свобода внутреннего выбора. Это очень сильная вещь. Одно дело, когда, грубо говоря, у меня есть коммерческий киоск, я торгую там какими-нибудь карамельками – и ко мне приходит налоговая инспекция со своими дебильными наездами, и говорит, что она ограничивает мою экономическую свободу – ну ладно, я закрою этот киоск, Бог с ним. Но, если ограничивают твою духовную свободу – то это, извините, совсем другой вопрос, и бежать некуда, это уже предел, который допустить невозможно. И в Яне, во всем ее творчестве, всем ее творчеством эта идея Свободы была максимально выражена.

6.10.1999, Новосибирск.

 

*«Открытое письмо Р. Никитину…», «ЭНск» №10/1991 (см.).

ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД