Фрагменты материалов о Светлане
Чапуриной
|
|
|
Из «Света Чапурина: Я становлюсь сентиментальной в этой войне» Я, вопреки непобедимой инерции восприятия, не буду сравнивать Свету с Янкой, хотя свято место пусто, и они все равно соседи. Скажем, так: это в той же стороне – Урал, Сибирь, Егор, Янка, и еще дальше на восток – туда, где уже запад и Патти Смит. Дмитрий Иванишен,
«ЭН’ск», 3-4/1994 Из ««Не бей меня!» Загадочное появление
домры, или о творчестве Светланы Чапуриной» Подруга надула губки: «Не слушаю я больше этут твою Чапурину! Однообразная!» А раньше, услышав лишь первые куплеты на кассете 93 года – это была песня «розы алые», - она тут же попросила переписать кассету ей. Что ответить подруге? Во-первых, Чапурина не моя, а своя собственная, а во-вторых, такой, значит, у тебя, душенька, период жизни, что Светины оторванные песенки кажутся тебе однообразными. Может, еще про Янку вспомнишь, мо, пела на одной ноте, нудила… Сравнение с Янкой неслучайно. Лично на меня никто из русских поющих женщин – после Янки, - не производил большего и – более очищающего впечатления, чем Светлана Чапурина. По гения щипцами в душу, по притушенной (сигаретой об ладонь) внутренней боли, наконец, по такой слегка как бы отстраненной, неотмирной исполнительской культуре ей, пожалуй, что и нет равных. Влад Тупикин, «Утопия», №2, зима 1998-1999 Из «Я люблю смотреть, как умирают дети. Питерское
трио «Дочь Монро и Кеннеди постепенно очаровывает столицу» Но ребенку не с руки двигаться назад и в стороны, он лишь угрюмо и без спросу взрослеет. Янка Дягилева бежала домой и от невозможности туда попасть неуклонно стервенела. Здесь же – некуда бежать, мы и так дома, и это непосредственно в пенатах такое творится. Будьте счастливы все повально Счастье – это так печально Максим Семеляк, «Известия», 28.01.00
Из интервью со
Светланой Чапуриной «Сон наоборот» - Тебя иногда почему-то воспринимают как
продолжение Янки. Или как то единственное, что находится в месте, от нее
оставшемся. - Я
не очень хорошо знаю творчество Янки. Мне трудно сказать, что у нас общего –
легче говорить про различия. Поет она однозначно лучше. У нее цельные,
мощные, красивые песни, но это именно песни, а я пишу е песни, а композиции,
основанные на коротком, примитивном тексте. У Янки все литературно, много
красивых слов, много страшных слов, и все это вкупе составляет
поэтико-музыкальное произведение, где речь идет о вечности и глобальности. У
меня такого нет. О вечном я пою, о глобальном – никогда. Интонирую я, как мне
кажется, лучше… В целом Янка, наверное, выше меня, но это не мое. У меня
вообще нет повальной любви к сибирскому панк-року. У моего мужа была любовь к
ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ, которую он включал на полную мощность в два часа
ночи – у меня ребенок спит, а он орет во весь голос: «Ох, невиновен я!» У нас
и развод состоялся по четырем пунктам: алкоголь, курения, милиция и ИНСТРУКЦИЯ
ПО ВЫЖИВАНИЮ. Хотя, Янка, конечно, в этом не участвовала, а самого Неумоева я
вполне уважаю, как творческую личность – как и Егора Летова. Но все-таки мне
для того, чтобы, так сказать, не попасть в ад, хочется как-то себя
обезопасить. Чтобы после моей музыки не было суицидов, чтобы с ней не ходили
на войну, чтобы она не прославляла отдельную личность, не делала из себя эго.
Нужно отслеживать это дело. Мозг должен работать! (…) - Но, например, Башлачев и Летов – разные
мужчины. - Действительно разные. Когда я Башлачева видела по видео, он меня потряс, в первую очередь, своей красотой, чисто физиологической красотой. И уже от этого все шло. В музыке мне Башлачев нравится даже больше, чем Янка, а о поэтике я судить не берусь. Но опять-таки каждый день я это слушать не буду: «достаточно одной таблетки». Я понимаю, что это нужно русским людям, но я как-то немножко обхожу эту ситуацию. У меня в этой жизни задачи другие: меньше слушать, больше делать… А что касается Летова, то он своей красотой меня, конечно, не поразил. И если Башлачев – это для русского народа, то Летов – это для русской подворотни. Я не ассоциирую людей, которые ходят на концерты Летова с русским народом. Летов все-таки попахивает какой-то сенсацией, каким-то неопозитивизмом. Летов для меня – более страшное понятие, чем Башлачев. Башлачев для меня вообще не страшен, если не считать его смерть – но и в ней ничего не может быть до конца ясно. До своей смерти, если ее отбросить, Башлачев и Янка для меня – светлые явления русской музыки. Летов – большое явление, но не светлое явление. Хотя, некоторые его вещи, например, «Отряд не заметил потери бойца», - это высший пилотаж. Но для меня этника, которая, если говорить о ней, как о стиле, присутствует именно у Янки и Башлачева, - это для меня нечто более родное. А Летов энергетически забирает очень много: он кое-что, конечно, дает, но забирает намного больше. Поэтому я стараюсь не ходить на его концерты. Когда я выбирала песню для трибьюта «ГО» и прослушала шесть его альбомов подряд, то очень устала. (…) - Мне Гурьев все время говорит, что, если бы Башлачев и Янка не
разрушались, они бы ничего не написали. - Они воевали со вселенским говном. И это был повод для депрессии. А для меня депрессия – если меня разлюбил любимый человек. Кто-то может переживать, что его не понимают. А для меня непонимание – тьфу, ерунда. Олеся Бондарева.
«Контркультура», №5 (13/2002) |
|
|
|
|
