|
... В ее песнях с
самого начала ощущалась какая-то безысходная обреченность: как будто она
знала что-то такое, что мы в извечном своем и наивном оптимизме не понимали
или не хотели понимать, будто провидела внутренним взором апокалиптическую
картину рухнувшего мира и смерть всего живого на Земле, - более того,
находила этому надвигающемуся Хаосу какое-то логически непротиворечивое
объяснение, видела в нем особый резон…
Первый раз Янка появилась в Питере, как мне кажется, в начале осени 1988 -
смутно припоминается, что встретил ее на выходе из "Петроградской",
по пути на очередное мероприятие во Дворце Молодежи в компании всеведущего
Фирсова, который весьма туманно представил ее не то как приятельницу Егора, не
то как басистку очередного состава ОБОРОНЫ… Одним словом, "человек из
Новосибирска" - в те времена эта магическая фраза была своеобразным
сертификатом качества, гарантией, что ли, творческой незаурядности. Сама она
при этом заметно смущалась и вообще, смотрелась как-то совсем не по-питерски:
невысокая, крепко сбитая, круглолицая, с прямыми длинными волосами и заметной
рыжиной. Если бы не джинса и не хипповские фенечки, ее можно было бы принять
за живую натуру картин передвижников или героиню какого-нибудь шукшинского
рассказа. Одним словом, тот случай, когда говорят: типичная сибирячка.
Знакомство было достаточно формальным, поскольку песен ее я в ту пору не
слышал, хотя еще летом полевая почта "РИО" принесла боевую статейку
о первом (и единственном) панк-фестивале в Тюмени ("Так, чтобы звезды в
Кремля слетели" в №22) в июне того же года. О ее тогдашней группе
ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ (название в омско-тюменской традиции вербального экстремизма,
но, надо признать, не из лучших) было сказано несколько теплых и добрых слов,
хотя от панка в Янкиной музыке всегда было разве что неизбывное ощущение
того, что перемен к лучшему в будущем ждать не стоит, да и будущего, как
такового, нет. Ее первый (и чуть ли не единственный) питерский концерт был
устроен в огромной и полуобжитой квартире на Лиговке - я до сих пор не знаю,
кто там был хозяином и как решился на такой отчаянный шаг. Собственно,
собравшийся народ пришел на Егора, но после первых же янкиных песен стало
ясно: мы присутствуем при рождении нового феномена, по своему значению
сравнимого разве что с появлением культовых героев начала 80-х.
От того квартирника осталось острое и по сей
день ощущение открытия: удивительный Янкин голос прямо-таки по-шамански
обволакивал и гипнотизировал; хотя мелодически все ее номера были достаточно
разнообразны, характерные интонации вокала кочевали из песни в песню,
создавая впечатление постепенного погружения в мир ее образов и сюжетов. А
мир этот был начисто лишен красок, света и радости: московская журналистка
Марина Тимашева как-то заметила, что образы Янкиных песен напоминают ей сцены
из фантастических фильмов, "в которых последние уцелевшие на Земле люди
сражаются с порожденными ими самими машинами". Я бы добавил, что у меня
многие ее песни всегда ассоциировались с "Мертвой зоной" Стивена
Кинга, а тем паче, с рассказами Рэя Брэдбери и, особенно, его романом
"451° по Фаренгейту": "Нас убьют за то, что мы гуляли по
трамвайным рельсам"…
Электрическую версию ее программы мне случилось услышать в январе 1989 в
Москве. Янка играла в сопровождении музыкантов тогдашней ОБОРОНЫ в каком-то
из бесчисленных столичных ДК. Собственно, с ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНОЙ были так или
иначе связаны все янкины первые шаги - пресловутыми ВЕЛИКИМИ ОКТЯБРЯМИ, с
которыми она блеснула на том фестивале в Тюмени, а также записала свой первый
более или менее профессиональный альбом Деклассированным Элементам, -
были все те же Егор и Джефф плюс, если память не изменяет, Джексон,
барабанщик тюменской ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ.
Янка-соло звучала как этакий драматический американский
фолк: пожалуй, не Джони Митчелл, и уж точно не Линда Ронстадт, но вот
ассоциация с ранней Джоан Баэз представляется мне вполне уместной - похожая
глубина, тембровая палитра, внутренний накал, хотя если говорить о ее
трагическом мироощущении, то оно роднит Янку, прежде всего, с Дженис Джоплин.
Кое-кто даже усматривал между ними портретное сходство… Электричество же как
бы "выпрямляло" эти песни: они становились ровнее, суше и
агрессивнее, хотя практически сразу стало ясно, что масштабы ее мелодического
дара выходят далеко за рамки ограниченной по своей сути музыкальной концепции
ГО. Она, и правда, чуть было не стала участницей ОБОРОНЫ, но - не случилось
и, видимо, слава Богу.
Московский журнал "УРлайт" по следам
того концерта запустил в обращение остроумно-эффектное, хотя и не слишком
корректное с точки зрения музыки определение: "Это звучит, как если бы в
THE STOOGES пел не Игги Поп, а Дженис Джоплин", хотя, повторю, с моей
точки зрения, с Дженис ее роднили разве что взгляд на положение вещей да прическа.
Что же до поэтической стороны, я бы рискнул сравнить ее с Патти Смит -
единственно с поправкой на почти обязательный российский символизм: надо
сказать, в песнях Янки редко присутствовали конкретные сюжетные ходы - порой
в напечатанном виде текст выглядел как нагромождение не связанных контекстом
образов и рваных фраз, однако, голос и аккомпанемент заставляли их оживать и
двигаться, как оживают в кино статичные фотографии.
Как и у большинства исполнителей "докоммерческой" эры, ее
дискографию составляют несколько средней руки домашних или полустудийных
записей, большая часть которых сделана Егором Летовым, - Не Положено
(1988), Ангедония (1989), Домой! (1989), плюс упомянутый выше
альбом Деклассированным Элементам (1988) и фирсовская акустика
(поначалу известная под названием Домой! (1989), но во избежание
путаницы переименованная в Продано!). В 1992 "Тау-продукт"
выпустил на пластинке Не Положено, прошлой осенью "Золотая
Долина" опубликовала компактное собрание ее сочинений - Ангедония
и Стыд И Срам, наконец, "Manchester" издает кассету Продано!
с записью времен ее питерского дебюта.
Нам приходилось встречаться еще несколько раз: на фестивале
"Рок-Акустика" в Череповце в начале 1990-го (где она выглядела
безумно уставшей и лишенной энергии), еще каких-то суматошных московских
акциях, но самое сильное впечатление оставалось (да и сейчас остается),
все-таки, от того - самого первого - концерта и сделанной по его следам
фирсовской записи. Тогда, по крайней мере, окружавшая ее атмосфера
надвигающейся катастрофы, торжествующего небытия не ощущалась столь остро, и
янкины песни-плачи по своей и чужим жизням, ее так по-русски рвущие душу
исповеди не звучали с мучительной болью, которой проникнуты ее более поздние
работы. Тогда, наверное, что-то еще оставалось впереди…
Андрей Бурлака, FUZZ
№7(23)/1995
В сокращенном виде было опубликовано на вкладке MC Продано! (1995)
|