|
Александр Крастошевский ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД |
|
|
Москва, 2006
год
Обычный
интерьер обычной квартиры. Всё в полутьме. Впрочем, если напрячь зрение можно
разглядеть отдельные элементы обстановки – кровать в углу, узкий письменный
стол, старенький книжный шкаф, этажерку с книгами и даже катушечный
магнитофон, лежащий на полу. По стенам развешаны какие-то фотографии.
Посередине комнаты стоит стул. Кто-то
входит и кашляет в темноте. Уверенными шагами проходит по комнате – можно
понять, что этот человек здесь далеко не впервые. Он подходит к стене и
звучно щёлкает выключателем. Загорается одинокая лампочка в углу над
кроватью. Однако света теперь достаточно, чтоб мы могли разглядеть гостя. Это
немолодой уже мужчина, судя по фигуре, когда-то вполне крепкий, но теперь
ссутулившийся под тяжестью лет и пережитого. Его зовут Виктор Викторович, он
– главный и единственный герой разворачивающегося действа. Он
снимает видавший виды пиджак и вешает его на спинку стула. Затем подходит к
этажерке и зажигает ещё одну лампу. В комнате становится уже почти совсем
светло. Видно, что здесь давно никто не жил – повсюду налёт запустения и
пыль, даже на неаккуратно разбросанных по кровати вещах, преимущественно
женских. Мужчина вздыхает и подходит к кровати. Он уже тянется к вещам, чтобы
их убрать, но затем его взгляд падает на висящую на
стенку небольшую иконку. Он осторожно проводит по ней рукой. Затем тихо и
неспешно начинает рассказ. ВИКТОР ВИКТОРОВИЧ.
Сейчас что угодно можно
говорить... я тут слышал, мол, Вера – это при крещении... а так она –
Копылова Светлана Михайловна... почему Михайловна? И ерунда это... крестилась
на первом курсе уже... тогда кто и верил – наружу не показывал. Чтоб как щас крест до пупа – не-е,
не было. Не скажу, что она прям так вот вся... в
Боге... но было, да. Ну, сперва так... как-то... а
потом по-серьёзному... Но это не влияние там чьё-то
– cама. Отходит от иконы и идёт по направлению к стулу. Я
ещё с ней – ну где он, Бог твой? Пощупать-посмотреть. Атеист... ну, научный.
А она – так, рукой только: мол, не понимаешь ты. Книги читала разные... Я
даже ходил потом выкупать... поэта какого-то... она
заказала – а... По пути к стулу останавливается и принимается
рассматривать фотографии
Веры, развешанные по стенам. А Хлебникова – по матери... мы как
хотели – Катя там или ещё... по-простому. А бабка по матери: назовите Верой.
Имя красивое – ну и вообще... Сейчас думаю: может, чего ещё имела в виду? Имя
ж такое – ну... не просто там... Достаёт с этажерки томик стихов и вертит его в руках. Болтают
– у-у-у! Главное: те, кто вот так, шапочно – сейчас за лучших друзей! Неожиданно спохватывается и поворачивается
лицом к зрительному залу. Я
не длинно? У меня это... долго могу. Ставит книгу на место и, дойдя до стула, садится. Мы
ж с матерью небогатые были... да у нас город – из раскулаченных, ссыльных.
Завод вот... фабрика по дереву. Я на литейном с
шестьдесят первого, мать – на фабрике, в медчасти.
В больницу – не вышло. Блат же... Дом – пересечение Ленина-Октябрьской. Центр – а дома косые... как с
войны. Щас-то я к Алёне переехал – новостройки. Тут
уже не могу – тяжело... да и дом под снос... правда, зимой, помню, чуть ли не
из Москвы приезжали – «давайте музей сделаем, то сё»... даже и памятник
ставить собирались – да вот чего-то тянется всё... Беспокойно
ёрзаёт на стуле, словно ему становится неуютно
от воспоминаний. Детство
у неё не сахар было – а как? Без бабок. С работы приходишь – пелёнки. Как-то
вдвоём растили... И вырастили – здоровенная
вымахала! Приходит из школы – «меня дылдой дразнят».
Я говорю: «Чего переживаешь – радоваться надо, будешь красивой, стройной, они
тебе, дурочки, завидовать будут!». Вообще в школе нормально было. Коньками
увлеклась – мы её в секцию решили. Она покаталась сколько-то и – всё, мол, не
хочу больше. Я – туда... тренер мне: девочка у вас,
конечно, способная, но большой спорт – не её. Ну, усидчивости нет, а в
спорте ж там – тренировки, то сё. Верке хотелось,
чтоб сразу. От меня, наверное – я в молодости тоже нахрапом
всё. Потом понял, что пахать надо... ребенку ж не объяснишь! Встаёт со стула и опять подходит к этажерке, ненадолго
останавливается подле неё, затем проходит к кровати. Читала
она много... я говорил. Не по программе, а Есенина там – такое всякое. Ну, у
меня ещё – Высоцкий там, Окуджава... Магнитофоны такие были катушечные –
«Заря», что ли... я сам в музыке не очень, но песню люблю – ну и брал у
приятелей. Как плёнку новую принесу, Вера тут же – «Папка, поставь!» Мы ведь
даже её в музыкальную школу хотели отдать, но там сказали, что слуха нет...
ну откуда ж у ребёнка слух? Это потом, с годами... а так человек только
чувствует что-то там... Верка чувствовала, да. Так
что она без образования – сама! Очень осторожно снимает со стены фотографию
и бережно, почти нежно берёт
её в руки, рассматривает вблизи. Гитару
потом я ей купил – шестиструнку... она так шустро
на ней! Бывало, придёшь с работы – устал, не до чего... а
она: папка, смотри, а я вот умею и вот ещё умею! – ну, скажешь там: молодец,
а уроки как? Ну, уроки её не особо... гитара – да-а... Вешает фотографию обратно на стену. Школу
– так... её по гуманитарным-то хвалили, а с
математикой – неважнецки. Тройку натянули и... Ну, надо ж дальше... поступать
куда-то. Мы с матерью – восемь классов плюс училище... ну так не до
институтов было! Семью надо было кормить. А Верке я
говорю: тебе учиться надо... кем ты стать вообще хочешь? А она мне: никем.
Мне, мол, всё равно... ну, покумекали с матерью – и
решили в Инженеров Транспорта. Ещё в Институт Культуры можно было – но там-то
что? Торчать потом в музее весь день, пыль с муляжей? А так всё-таки –
профессия... кусок хлеба. А если доучиться, можно в аспирантуру... ну или там
ещё куда. Песни петь –это от тебя не убежит.
В-общем, уломали мы её – поступила... с первого раза, кстати! Замечает на столе засохший
букетик полевых цветов, берёт его в руки и сдувает с
него пыль. А
ухажёры у были – да-а! В
старших классах, в институте. Но сама она к мальчикам – так как-то... ходят
за ней – ну и ходят... Мать ей раз – ну в шутку: «Смотри, мол, Саша Щукин –
какой чудный мальчик!» А она так серьёзно: «А я его не люблю». И все дела! Кладёт букетик обратно на стол. Мать, значит, заболела... никто ж не знал, что
серьёзно... думали: вот-вот поправится – а Вера должна была по путевке от
института на Чёрное Море ехать... помню, ехать не хотела, а я ей: да не
волнуйся ты – я, если что, справлюсь.
И мать ей: езжай, мол, доча, отдохни. Мы-то с ней
на море не ездили... Ну вот поехала она, а приехала
– мать уже... всё... Как получилось-то: я телеграмму, значит, отправил,
вот... то ли адрес неточный, то ли чего... в-общем,
Верка на день всего опоздала. Для неё страшный удар
был, мать она любила – очень. Главное, всё меня утешает: мол, не плачь,
папка... А я-то что – я держусь. Не первая уже смерть-то: родителей схоронил,
лучшего друга – он в аварию попал, за неделю до свадьбы. Так что я привычный
уже. Ну как привычный – привыкнуть нельзя,
конечно... но всё-таки когда вот самый первый – тяжело. Верка
переживала очень. А я ей всё: Верка, смотри,
институт не бросай. Мать ведь даже в последние дни всё переживала по этому
поводу... Куда там! Не до института. Понятно всё: она в институт-то, считай,
ради нас пошла, а тут такое... Может, тогда она о Боге задумываться стала –
хрен знает... разговоры какие-то пошли как раз тогда. Устало присаживается на
скрипучую кровать. И
вот она сочинять стала. Женька, правда, Громова, лучшая подруга – её все Лерычем звали – говорит, Верка
ещё в школе на уроках стишки это самое... но тут прям
конкретно началось. Часами сидит в комнате, и только слышно, как на
гитаре всё – пам-пам-пам, пам-пам-пам.
Я ей: ну что ты сидишь всё, пойди погуляй... а она –
«Папа, отстань!» – и дальше себе: пам-пам-пам... Изображает игру на воображаемой гитаре. А-а,
вот ещё чего было. Тогда Сольский приезжал. Прихожу
как-то домой, а на кухне сидит такой пацан... неприметный, в каком-то
пиджачке замызганном... глаза светлые. Ну, я ж не
знал тогда, что это Сольский!.. А рядом с ним Верка... и по взгляду понятно всё. И она так со
значением: мол, папа, познакомься, это Осип. Он где-то с неделю у нас жил...
не пел – это только я потом про него узнал, слушать стал... оставил ей амулет
свой – чудной: то ли зуб тигриный, то ли чего-то там... вот она носила его –
долго... не снимала. Он такое впечатление производил... ну, как человек,
который от жизни очень устал уже. Я, помню, удивился: такой молодой – а такая
тоска в глазах... И после отъезда вот эта тоска – вот она у
Верки в глазах тоже появилась. Встаёт с кровати и
возбуждённо проходит по комнате. В-общем,
после него она уже нормальные песни стала писать. А петь-то особо некому –
вот она мне их пела. Бывало, сидим на кухне, я котлеты жарю – а она новую
песню свою играет. Я тогда значения не придавал: пишет себе – ну и на
здоровье. Всё-таки отдушина какая-то... а так что – работа-дом? Она на почту
пошла... потом ещё где-то... Берёт со стола несколько исписанных почтовых конвертов. Мне
она пела, подружкам своим – Лерычу... вот эта вот
песня, ЖЕНЬКИНА ПЕЧАЛЬ – это она ей посвятила... у Женьки тогда парень в Афган ушёл – и не вернулся. Ну, то есть она так говорила,
а Вера потом по секрету сказала, что всё она выдумала: просто он её бросил,
этот парень... а про Афган – так, для красного
словца. Ну, так или не так – не знаю... песня осталась. Она её вот прямо
здесь на кухне и сочинила. Пока я посуду мыл. Бросает конверты обратно на стол. То
ли Лерыч её вытащил, то ли ещё кто – она концерты
стала давать. Ну как концерты? Концерты – это уж
потом... а тут просто: приходит она, значит, на день рождения чей-нибудь... и
тут же – гитара... Верка начинает петь... и какой
уж там день рождения – все сгрудились, слушают. Она мне потом рассказывала...
счастливая приходила... н-да. Идёт к стулу. Сначала
по знакомым, потом её приглашали на всякие там поэтические вечера – уже
конкретно как Веру Хлебникову. Уже знали, кто такая. Садится и тяжело вздыхает. Потом
уж только Зотов этот... Я вообще про Павла-то ничего плохого-то вот так прям сказать не могу, что вот он её там под себя подмял,
ещё чего – ну... не знаю, трудно сказать. Повлиял – это да... То есть до него
она – по квартирам там, по знакомым. А он её убедил, что надо большие
концерты делать, музыкантов собирать. Правильно, в общем, чего ж: если у тебя
есть это... талант – чего ж дома сидеть? Надо его людям нести! Не ради денег
– просто... ну, чтоб знали. Он на меня хорошее впечатление произвёл –
симпатичный такой пацанчик... я его первый раз на
их концерте увидел. Там сначала его ансамбль выступал, а потом Верка... с гитарой. Я тогда на её первый раз на людях слушал. И последний
– чего-то не сложилось больше. То есть она здесь, в Верхне-Озёрске
потом не выступала почти – вот не лежало... Может, потому что помнила, как
пела на всяких днях рождения там... ну чего она приедет, такая вот вся из
себя звезда? Она ведь скромная, кстати, была – мы с матерью воспитали, вот. А
не потому что ей не платили как сейчас говорят...
тогда никому не платили! Всё – для души... это сейчас всё на продажу. Роется
в карманах, достаёт оттуда пачку сигарет, с сомнением на неё смотрит. И
вот я, значит, за кулисами с Зотовым и познакомился. Он всё мне руку жал,
говорил: какая у вас, Виктор Викторович, дочь замечательная, талантливая...
Ансамбль мне его не понравился – КАПИТАНЫ ПЕСКА они назывались, если я не
путаю. Всё у них как-то громко было... вообще – нарочито. Ну, такой протест –
на пустом месте... выпендрёж. Я такого не понимаю:
есть враг – так воюй... а чего зря воздух сотрясать? Тогда он с коммунистами
боролся... сейчас – с демократами... вместе с этим своим... как его... Крыжовиным. Крыжовин – он же
вообще чокнутый... как рот раскроет – пошло-поехало: штурмовые отряды,
революция... воду мутит только... молодёжь с
панталыку-то сбивает! И Зотов туда же... нехорошо. Уже почти было
открывает пачку и достаёт оттуда сигарету, но
вдруг резким порывистым движением чуть
ли не комкает пачку и убирает её в карман. Вытащенная из пачки сигарета
шлепается на пол. Стала
она играть с КАПИТАНАМИ ПЕСКА... многим это не понравилось: мол, приличная
девчонка – связалась с каким-то патлатым... Тот же
Вовка Цимерман, друг её хороший – Вовка Пого... почему Пого – Верка не объяснила, сказала только, что это у них панков танец такой... я спросил, кто такие панки – она только рукой махнула... ну, я не стал
вникать. Панки и панки.
Лишь бы не пили с кем попало. Вот Вовка Пого – он с ними с обоими дружил, у него там тоже
какой-то свой ансамбль был – он же потом обвинил во всём Зотова: мол, из-за
тебя она – ты, сука, довёл!.. У Зотова есть такое дело:
болтает сам... а чего болтает – Бог его знает... а вот Верка,
видимо, слушала... ну, а Зотов ему кричал, что ничего подобного... что, мол,
такие заявления – нож в спину всему движению. Какому движению?
Революционеры, твою мать... в заднице скипидар. С
трудом наклоняется и, подняв сигарету с пола, задумчиво вертит её между
пальцев. А
так – дружили все... держались коммуной такой. С Пашкой
у них любовь была. Она к нему в Комсомольск-на-Оби переехала
– он тоже тогда без матери остался... может, это их как-то сблизило. Ну, ещё
он начал Верку активно записывать – на магнитофон.
У него там дома куча аппаратуры всякой... что-то выменял, что-то купил,
что-то ему брат из Москвы привёз... короче, студия. И вот все эти ребята
молодые, которые музыкой этой увлекались – они к Павлу шли. Не только
КАПИТАНЫ ПЕСКА... ещё ПЛАКУЧАЯ ИВА – есть в Комсомольске
такой Саша Ивлев, хороший парень... вот в честь него, я так понимаю... хотя
пел там вроде не он, а дружок его, Лищук фамилия...
а-а-а, Сашка на гитаре играл... Вера этого Лищука
как-то даже сюда приводила, знакомила. У него любопытно вышло. К ним приехала
делегация – то ли из Германии... с Запада... и руководительница этой
делегации случайно услышала, как Лищук поёт свои
песни – и увезла его с собой. Хотя у него тут жена с двумя детьми... А Саша
Ивлев потом когда приезжал, жаловался, что играть стало не с кем – от
ансамбля, значит, одно название осталось. А неплохое, кстати, название.
Красивое. Наконец, решительным движением суёт сигарету в рот
и
роется в другом кармане, видимо, в поисках спичек. Но ничего
не найдя, опять достаёт сигарету изо рта. И
вот они Вере решили тоже ансамбль собрать. Ну как
решили? Вере-то оно не особо нужно было... ей с гитарой нормально. А Зотов её
убедил, что надо с барабанами... видимо, чтоб шума побольше.
А Верка-то уши, значит, поразвесила...
Зотов вообще такое впечатление производил – не на неё одну, кстати... ну, в
общем – лидер... вожак... У Алёны даже подъезд пацанами
исписан: КАПИТАНЫ ПЕСКА, всё такое – а уж сколько
лет прошло! Быстро прячет сигарету в
карман. Даже
была идея, что Верку за барабаны посадить... и что
половина песен Зотова, а половина – её. Но такой расклад её всё-таки не
устроил... ей, конечно, своё хотелось. Короче, Зотов
всем заправлял... вроде как чтобы не оказалось случайных людей. В итоге там
кроме него с Веркой, ещё, по-моему, один парень был
из КАПИТАНОВ – Вилли... так все его звали... а как
на самом деле, не знаю – Вилли и всё. Ещё кто-то...
или всё – не помню уже. Ивлев тоже хотел было – а
Зотов его забраковал. Сказал, что тот, мол, не тянет. Ну, играет плохо...
думаю, не в том дело... Просто Верка с Ивлевым
дружили, а Зотову это не нравилось... он хотел, чтоб Верка
только на него смотрела – открыв рот. Встаёт со стула и подходит к
самому краю сцены. А
как ансамбль назвать? Надо ж позаковыристей – выпендриться! Неужели нельзя просто – АНСАМБЛЬ ВЕРЫ
ХЛЕБНИКОВОЙ? Коротко и ясно. А она мне: ну что ж я – как Алла Пугачева, что
ли, буду? В общем, варианты разные перебирали... в конце концов
она выбрала самое простое – ВЕТЕР. Название, правда, никому особо не
понравилось – ну, потому что простое слишком... ну и Верке
оно тоже нравится перестало... в общем – не
прижилось. Так что потом на афишах было просто: ВЕРА ХЛЕБНИКОВА. И все знали.
Зотов ведь не хотел, чтоб она по отдельности выступала – только чтоб с ним...
сначала чтоб играла она, а после неё чтоб КАПИТАНЫ
ПЕСКА. Мол, ты вся такая... ну, бабское там, про
любовь... а я им потом врежу всем! Чтоб до дрожи, до кишок чтоб... Ну правильно: надо сковородкой по башке! А у Веры-то – у
неё ж про другое... ей же до людских сердец
достучаться! Чтобы все услышали. Чтоб всем легче стало. Отходит
обратно к стулу, но не садится, а остаётся стоять, опершись
на его спинку. Я
вообще не понимаю, зачем она с ним играла. Любовь, понятно... но по музыке-то
они – разные! И он её заставлял так... пожёстче.
Мне, правда, Верка объясняла так: вот раз они всё
делают вместе – то и музыку должны вместе. А иначе это не музыка, а так –
Союз Композиторов... ну, ненастоящее. Хотя он ей помог на каком-то этапе –
записи эти опять же. Народу ведь ну сколько на
концерт может прийти? Зальчики тогда были маленькие – на нормальные их не пускали...
ну, разные там Дома Культуры... а то и в подвале где-нибудь. А так люди пленочку услышат – будут знать, что есть такая Вера Хлебникова. Ну, как сейчас все знают. Хотя вот насчёт
записей... Мне звукооператор их, Дима Бычков говорил, что Веру надо было
записывать по-другому... Зотов же всё под себя лепил. У неё, правда, была
одна запись – у Димы делали, Зотов в отъезде был... она там под гитару поёт –
тихо, спокойно. Вот это мне нравится. Там все её... ну, лучшие песни...
которые она после смерти мамы написала – «Привратник», «Умирает Печаль,
Умирает Любовь», «Мои Чёрно-Белые Сны», «Танец на облаке» – это самая
любимая... Оставляет
стул и делает несколько почти вдохновенных шагов по
комнате. Знаете
песню? Её по радио крутят часто... в концертах по заявкам – люди-то
понимают... Про человека, который танцует на облаке, смотрит вниз – и не
может понять, чего внизу все так печально на это облако смотрят. А
оказывается, он помер вчера, и они его хоронят, а
над их головами плывёт это самое облако. То есть песня такая... ну...
пронзительная... Вера её ещё с такой теплотой... и прямо на сердце как-то
легко становилось. Я однажды так осторожно спросил: «Это – матери, да?» Она
ничего не сказала... но понятно было. Она вообще не любила рассказывать, как
у неё песни рождаются. Даже на концертах, когда к ней записочки из зала
приходили... я, говорит, даже не знаю, чего мне с этими записочками делать.
Поэтому и интервью не давала – даже когда уже популярность, и журналисты
специально сюда приезжали... всё равно. Я говорю: ну зачем ты – уважила бы
людей... Она, мол, нет – я боюсь им наврать. Во как!
А сейчас врут что попало... а те, кто правду знают –
они же молчат все... Вот Зотов – он чуть что, так сразу: «а про Хлебникову я вам ничего говорить не буду!». А мог бы сказать-то...
пару слов. Подходит
к книжному шкафу, достаёт оттуда ворох газет и журналов – на пол выпадает
несколько цветных вырезок. Виктор
Викторович выкладывает всю кипу на стол. Ну,
про влияние Зотова на Верку – это уж... чересчур...
Можно подумать, до него она гитару в руки не брала и вообще неграмотная была!
Вот про почему-то Сольского никто не упоминает. А Сольский на неё куда сильней повлиял! Хоть они и виделись
всего пару раз... Вот Титов – он постарше Зотова... они его даже в шутку
Боссом называли... вот он однажды в газете сказал: да, мол, так и так – жили
у меня на даче, целое лето! Я даже удивился: вроде скрытный человек – а тут
так разоткровенничался. Хотя я знаю, что он действительно Сольскому
помогал, когда у того проблемы были из-за песен... чуть ли не в органы
таскали – Титов его тогда подобрал. Сольский такой
ведь был... неустроенный. Сперва нормально всё –
работал в заводской газете, в партию его собирались принять. А потом со всеми
разругался и поехал по стране песни петь. Поэт... они ж такие все... как бы
это... ну... с придурью, что ли... Как-то обречённо машет рукой, приседает,
поднимает с пола упавшие вырезки
и, бросив беглый взгляд на
каждую, кладёт их на стол к газетам. А
у Сольского действительно была большая трагедия –
мне Верка по секрету рассказывала: у него ребёнок
родился с пороком сердца и через годик умер... а жена не выдержала – то ли с
ума сошла, то ли повесилась... в общем, тут у
нормального-то крыша съедет... вот Сольский,
значит... да-а... он на Веру повлиял. Когда она с
Зотовым по стране начала мотаться автостопом – а это тогда для них
единственный способ передвижения был – поезда ж дорогие... Зотов ещё от армии
бегал... и вот они концерты устраивали в разных городах... с группой,
конечно, так не поездишь... а вдвоём – можно. И вот они добрались до Троицка,
и там как раз должен был быть концерт у Сольского,
на квартире какой-то. А у Сольского вообще было
мало концертов, а что были – все неудачные. Как-то тушевался он на людях... А
уж когда с сыном так вышло – так вообще... Ну, знаешь, как
бывает: человек ходит, ест, спит – и всё машинально. С Веркой ведь потом то же самое было. Вилли
приходит к ней как-то по весне, мол, то сё, погода классная, пошли сходим на реку... ну и вообще – давно не виделись...
как ты? что ты? чем живёшь? А она: «А я не живу». И к стенке молчит. Останавливает свой взгляд на
самой последней из вырезок. Это
цветная фотография, очевидно, из какого-то глянцевого
журнала. С Вилли они дружили вот... по деревням ездили... песни у
бабушек собирали. Вилли ведь, если у неё конфликты
с Зотовым были, всегда заступался. При том, что
играл с Зотовым – а тот не особо, когда при нём своё мнение высказывали...
Старался от таких избавиться. А Вилли вот при нём –
удержался. До сих пор играет. Может, музыкант хороший? Был, правда, случай:
они на Новый Год ко мне приехали – без звонка... Вера, Зотов, Вилли, ещё кто-то... вот они все в Вериной комнате...
ночь... а у меня давление, лежу, ворочаюсь... а за стенкой что – всё слышно.
И вот Вилли так прям... со
слезами в голосе: «Ну, Пашка, ну что же ты, ведь я
же так тебе верил!» А Зотов как не с ним, а сам с собой: «Всё пропало, идти
некуда, жить незачем» – что-то такое. А Вилли своё:
«Ну что же ты, а? Ну, я-то ладно – но ты посмотри, что с Веркой
делается! Её пожалей!» Ну, я тогда не понял, думаю, свои дела. Потом уже,
когда всё случилось, я... вспомнил. С
досадой стучит себя по лбу, затем улыбается, словно
вспомнив что-то важное и на сей раз. Я
ведь про чего начал... Ну вот, поехали они в Троицк
– Титов устроил Сольскому концерт... и перед самым
концертом Верка к Осипу подлетает – она ведь в
Троицк-то и ехала, только чтоб его повидать. И она такая вся радостная, что
его увидела... а он – ну вообще никак... то ли не узнал, то ли вид сделал...
короче, буркнул что-то – и всё. Может, так себя повёл, потому что Зотова с
ней увидел. Они ведь не особо-то ладили... То есть Сольский
поначалу нормально к нему, а Зотов – он же такой... со всеми на ножах... ну и
сказал что-то... а одна компания – ну, и передали. А-а, кстати, тогда и
сказал! После концерта. Концерт прошёл не ахти... Сольский
не в духе был... он вообще не в духе был, а тут особенно – слова забывал... и
быстро так всё закруглил – чуть ли не на третьей песне. И там девочка
какая-то сидела в первом ряду... поклонница... она ему: «Ну, спой ещё! Ну спой!» А он на неё так посмотрел: «Вот ты спляши – а я
тогда спою!» Короче, он посидел ещё – ну то есть все сидят, ждут... а он
молчит, в одну точку смотрит... потом просто – гитару бросил и ушёл. Вроде
это его последний концерт был. Ну, все разошлись такие... потухшие... Верка с Зотовым пошли, значит, в какую-то кафешку... на последнюю мелочь
купили стакан чая – на двоих. Троицк же северный город, там осенью дубак совсем... дело в ноябре было. Вздыхает и закрывает глаза. И
вот они стоят – Верка
причём вся восторге по поводу концерта... ну ясное дело – зазнобу свою
увидела! Хоть он и нахамил ей, но всё-таки... а
Зотов так на неё посмотрел зло, мол, «да что ты всё Сольский,
Сольский... трупак на
выданье!» Во как... А потом они так, значит, оглядываются – а Сольский прямо у них за спиной, за соседним столиком...
посмотрел так... странно – особенно на Верку: мол,
не ожидал от тебя... и всё. И ушёл. Больше они не общались. Верка делала какие-то там... но Сольский – он такой... звони, не звони... только если сам
захочет, а так – отбреет на всю жизнь! Потом беда с ним случилась. Ирония
судьбы – Верка ж опять на море была... опять на Чёрном. Они там с КАПИТАНАМИ играли... выездной
фестиваль. В столице вроде как ещё нельзя было, а тут – уже можно. Ну, туда
со всей страны приехали... групп двадцать, наверное... и вот посреди всего
этого дела – прямо перед концертом – ей сказали, что Сольский...
ну... того... Открывает глаза, поводит плечами
словно от озноба и идёт к
стулу. Там
странно всё как-то... вроде была какая-то компания, чего-то там отмечали...
короче, за полночь все пошли спать... а Сольский
такой: «Мне помыться надо». И его приятель, ну, хозяин квартиры, говорит: как
же ты собрался мыться – воду ж отключили. А Сольский
ему: а у тебя ведёрко есть? Тот: ну есть. Ну вот я и
вскипячу. Ну, приятель пожал плечами, спать пошёл. А наутро они его в ванной
и нашли. То есть он действительно вскипятил воды,
налил ванну – и захлебнулся. Или слишком горячо – сердце не выдержало. Верка говорила, у него какие-то проблемы с сердцем
были... Троицк же промышленный гигант, там такой воздух у них - плохой... и
он переживал, что сыну передалось... винил себя очень. Одевает
висящий на спинке стула пиджак. Вера,
когда об этом узнала, хотела всё бросить и на похороны лететь... а Зотов её
остановил и чуть ли не силой загнал на сцену, мол, куда торопишься –
торопиться раньше надо было! В-общем, какую-то гадость очередную как он
умеет. Вот тогда они крепко повздорили! Она ему при всех прямо выложила, что
о нём думает – и уехала. Правда, концерт всё-таки отыграла – уломали её. Это
на плёнке есть – она бледнющая вся, губы синие...
еле струны перебирает. И после концерта сразу в аэропорт... а самолёт на
полчаса раньше улетел. Короче, приехала когда – его похоронили уже... всё как
с матерью получилось. И она ко мне приехала, отлеживалась... потом такая:
папа, ну почему все люди, которых я люблю, умирают из-за меня, а я даже
попрощаться с ними не могу, сучка неблагодарная... Я первый раз её в таком
состоянии видел – аж испугался. Ну, то есть после
смерти матери она тоже была сама не своя, но чтоб так... Я ей, мол, ну не
надо, ты ж не виновата – это жизнь... ну что обычно говорят? Она покивала...
вроде успокоилась... но всё-таки в башке у неё
засело, что вот она всем беды приносит – значит, она плохая... и песню потом
написала: «последний поезд не везёт меня к любимым – на их могилы он везёт
меня»... э-х-х! На
его глазах невольно выступают слёзы. Он их поспешно смахивает обшлагом рукава и
отворачивается. Больше
на море не ездила. Даже когда не на гастроли, а просто знакомые звали –
наотрез: нет и всё. Видно, у неё прям засело: если
поедет, кто-то из близких умрёт... очень в этом смысле за меня переживала. Я
ей: ну что со мной может случиться? Она: нет, папка, я себе потом не прощу. Достаёт из штанов большой сиреневый
носовой платок и шумно в
него сморкается. Ну,
потом был большой концерт памяти Сольского – в
Москве... нет, вру – в Питере... на стадионе где-то... оказывается, он по
всей стране известен был – вроде Высоцкого. Ну, у нас же как – человека при
жизни не ценят... Те, кто на этом концерте был, говорят, что это лучшее
Верино выступление. То есть полное ощущение было, что она поёт прямо вот ему
– как будто он в зале стоит. Вот они на том концерте с Зотовым помирились.
Зотов перед ней извинился – вообще небывалый случай! – сказал, что очень Верку её любит... хочет, чтоб они всегда были вместе
несмотря ни на что. Веру это тогда так поразило, тем более что раньше она не
замечала за Зотовым каких-то там нежностей. Ну как
же – борец, ё-моё! Не до сюсей-пусей...
И она – типа как боевая подруга... в одном, блядь,
строю! А Вере-то нужно было от него просто немного человеческого тепла –
самую малость... вот столечко! Мне кажется, ей и
петь-то после этого уже не особо хотелось. Ну, то есть
как бы не для кого стало. Хотя вначале ей интересно было там поездить по
стране – себя показать, на людей посмотреть... но ведь под конец на неё чуть
ли не молиться стали – как на икону! Ей как-то... ну не очень было. Однажды
она мне – типа в шутку: «Пап, ну зачем ты назвал меня Верой? Назвал бы Нюсей.
Или лучше – Парашей». Ну, мы посмеялись... Нервно смеётся и убирает платок. У
неё ведь ещё парень там был... что значит был? И сейчас есть, Денис зовут...
Осинин... недавно магазин открыл музыкальный. На углу Куйбышева и Фрунзе...
шёл там недавно... по пути из собеса... дай, думаю, загляну. Он так
обрадовался! Сказал, что хочет мне гитару новую подарить. Ну
зачем мне гитара? Я на ней и не играл никогда. Я Верину-то гитару, ну, ту,
старую, которая в её комнате и висела – поклонникам подарил, они часто раньше
ко мне приходили. А так у неё, кстати, хорошей гитары и не было никогда. То
на Ивлевской поиграет, то Зотов даст... от всех
щедрот. Она хотела Осиповскую гитару взять – так,
оказывается, после его смерти соседи всё на помойку вынесли. И черновики, и
вещи – всё. Порывистыми шагами идёт к противоположному углу комнаты. А
Денис – они познакомились, когда он захотел стать директором группы ВЕТЕР.
Зачем – это он Вере – зачем тебе с КАПИТАНАМИ ПЕСКА всё время играть? Давай
мы тебе полноценную программу сделаем, из двух отделений – и будешь катать
себе по городам и весям. Вера ещё тогда смеялась: «Ну
ты сам-то хоть представляешь, как будет звучать твоя должность?» За ним,
кстати, это прозвище закрепилось потом – Директор Ветра. А из затеи ничего не
вышло, ну, потому что у Веры всё-таки подход оказался немножечко не такой.
Сели вот, например, они думать, кого брать... ну, чтоб с КАПИТАНАМИ больше не
связываться. Денис ей говорит: давай возьмём этого и этого – они хорошие музыканты,
хотят с тобой играть. А Вера: я так не могу. Мне надо, чтоб они сначала
прочувствовали... Денис: что прочувствовали-то? Ну
как – всё, что я прочувствовала... чтоб те же книжки прочли, что я прочла...
мысли чтоб все передумали, что и я... Я уж тут и то не выдержал – это при мне было – говорю: кто ж тогда с тобой играть-то будет?
Это ж всю жизнь ансамбль тебе собирать – и всё равно не успеешь! А она
отвечает: ну и что? Значит, не успею... Я говорю: а нельзя просто музыку
играть? Как же вон люди в оркестры собираются... А она так возмутилась
прям: ну что ты говоришь, какие оркестры, на фиг?! Достаёт из-за шкафа веник и совок. И
вот... в-общем, в процессе этого всего как понятно
стало, что они не просто певица и её директор... что у них что-то бы получится могло... не как с Зотовым, а по-настоящему... да
он, кстати, и не был директором никаким... мне кажется, просто хотел быть к
Вере поближе... хотел ей как-то помочь... Он же видел, что с ней Зотов
делает, да и все видели, какая она из Комсомольска
приезжает... словно её там пыльным мешком по башке... Начинает медленно подметать, невольно поднимая клубы
пыли. Вера
как-то даже навстречу ему пошла. И тут он впал в какой-то ступор, что ли...
ну, в-общем, как же: она – Вера Хлебникова!
Богиня! Звезда! А оказывается – просто баба, которой не хватает тепла...
которой одиноко. Вот это он так и не смог одолеть. И после этого между ними
как-то уже... отчуждение какое-то пошло. Ещё Зотов масла в огонь подлил.
Денис же вместе с Верой поехал к Титову в Ленинокамск,
Титов её познакомил с местными музыкантами... и как-то сразу они поладили...
всё на мази. И тут начались совершенно безумные звонки Зотова. Титов уже к
телефону подходить боялся. И в конце концов Вера
говорит: всё, не могу – и поехала к Зотову. Кстати, Вилли
тоже собирался перестать играть в КАПИТАНАХ и уйти в Верину группу. Зотов
испугался, что вообще один останется – а в нём всегда такой страх был, чтобы
одному не остаться. Для того он всё время людей вокруг себя и собирал. Вроде
король и его свита. Останавливается, держа в руках веник и совок. Всё
равно, кстати, с Зотовым у них не срослось. Я не знаю, тут ещё женские
дела... Лерыч мне говорила, что Вера сделала аборт
– Зотов настоял... а потом врач сказал, что она больше не сможет иметь
детей... Не знаю. В общем, Вера поняла, что дороги у них разные... как
получилось: Зотов свой ансамбль распустил... мол, идите куда ходите, занимайтесь чем хотите – а я устал. Ну
тоже поза такая – чтоб его все упрашивали... и вот все разъехались, ну, и
Вера решила, что как раз подходящий момент... что надо отделяться – пока не
поздно. Продолжает подметать. А
у неё тогда появилась такая Леночка Осипчук, и вот
она ей через своего мужа Андрея, который был каким-то там то ли начальником,
то ли просто пробивной мужик – вот она ей устроила серию концертов. Правда,
оказалось, что Вере это как-то уже тяжело – катать туда-сюда...
да ещё без копейки денег. Отдачи ж никакой не было. То есть люди слушали,
восторгались: да, всё классно – ну, а потом что? Они шли к себе домой, а Вера
плелась в очередную общагу или библиотеку переночевать, чтоб завтра ехать
куда-то там ещё – и вот так при любой погоде. Это сейчас, знаете, когда Киркорова какого-нибудь по телевизору показывают, и он там на автобусе специальном да ещё и куча всякой обслуги –
а у Веры такого не было. У неё всё, что было – это её песни... вот она их и
пела. Тяжело вздыхает и снова останавливается передохнуть. Она
из-за этих разъездов совсем уж редко дома появляться стала – по несколько
месяцев, бывало, ни слуху ни духу... я её даже
укорял: не можешь приехать, так хоть позвони или телеграмму пришли, что, мол,
жива-здорова, сейчас там-то, еду туда-то. Ну, она, конечно: да-да, обязательно – но, видимо, не до того
было. Тем более её и на фестивали всякие наконец-то начали звать,
причём уже за деньги... то есть пой не хочу! Я тогда
ещё так порадовался за неё, мол, есть всё-таки справедливость на свете. А однажды, помню, с Вовкой Пого
сидим... ну, он забежал чего-то... я ему: вот, мол, Верку
позвали, наконец-то... а он так усмехнулся: «Да вы не радуйтесь-то
особо, Виктор Викторович, сейчас эти комсомольцы бывшие, которые нам концерты
организовывают, как только поймут, что зрители нами наелись – забудут как нас зовут и побегут мягкой мебелью торговать!»
Я тогда так удивился: да нет, не может быть... а ведь так и оказалось! Заметает остатки пыли под шкаф
и убирает на место веник с
совком. А
я как раз познакомился с Алёной Александровной – ну так, случайно как-то, в
очереди. Стали жить вместе. А у неё сын Колька, помоложе
Веры. Такой славный парень был! Отличник – так ещё борьбой увлекался... дзюдо
там всякое. И они с Веркой быстро общий язык нашли.
О чём-то разговаривали о таком, ну, о высоких
материях... по городу гуляли за руки взявшись – как дети. Коля – он вообще
музыкой не увлекался, и для него Вера Хлебникова –
это было тоже самое, что Катя Иванова... просто имя
и фамилия. И для Веры это было как раз самое то. И так они друг другу
подходили, что мы даже с Алёной им однажды в шутку сказали, что, может,
двойную свадьбу сыграть – нашу и вашу? Они посмеялись. Морщится и трёт сердце. Нет,
ну правда – там всё серьёзно было, и даже когда они
общались, у Веры вот это вот её состояние полной апатии и усталости, которое
последнее время было – оно проходило. Может, не до конца – но, по-крайней мере, отступало. А на концерты она, значит,
совсем перестала ездить... ей это уж невмоготу было. Вообще удивительно – как
она к своим двадцати пяти годам умудрилась так досыта всем этим наесться. Её
же приглашали и постоянно... а она под разными предлогами отказывалась. За
большие деньги – а она: нет, не хочу. Достаёт из нагрудного кармана упаковку таблеток
и кладёт одну в рот. Тем
более зима началась – куда зимой ехать? Хотя прежде – и зимой моталась, и в
любую погоду... из Сибири в Крым, из Крыма на Урал – и ничего. Ну вот, а в
конце января сюда Зотов приехал – вроде как договариваться насчёт концертов,
но на самом деле – Веру повидать. И вот они пообщались – и всё... после этого
для Веры словно началась беспросветная ночь. Её, правда, по
весне уговорили в Москву съездить, на фестиваль какой-то – большой,
международный... ни Зотова, никого из этой компании туда не позвали, хоть они
рвались, а её – с распростёртыми объятьями, мол, приезжайте, Вера Викторовна!
Первый раз, кстати – по имени-отчеству... Мы, наверно, неделю ей на мозги
капали – может, и не надо было, но мне так хотелось, чтобы она туда всё-таки
поехала, чтоб она, наконец, получила всё то, что давно заслужила – потому что
если не она, то кто?! В общем, под нашим давлением она поехала – и все три
дня фестиваля пролежала в своём номере, отвернувшись к стене. Ни с кем не
общалась и на выступление не пришла. Вот так. Переводит дыхание, явно собираясь сказать
что-то крайне для себя
неприятное. У Коли
нашли какую-то болячку – простатит, что ли. Сказали, что надо пройти
обследование. Положили в диспансер на Космонавтов. И что-то ему там такое во
время одной из процедур вкололи, в общем, напутали с дозой, и у него
галлюцинации начались, то ли что – короче, он разбил окно и выпрыгнул. А
пятый этаж... Мы когда узнали... Нам даже советовали в суд
подавать – а какой толк? Человека-то не вернёшь. Беспомощно
разводит руками. Вера
– всё... переживала дико. Даже не то, что там переживала... а: я так и знала,
я виновата, это из-за меня... У неё прям мания развелась:
чуть что – я виновата. Землетрясение в Китае – я виновата. Самолёт
разбился – я виновата. Мы уж под конец даже телевизор ей не давали смотреть.
Я однажды не выдержал, в сердцах так: ну хватит уже – не много ли ты на себя
берёшь, девочка? А она мне: вот тебе, папка, кажется, что много – а я всё
беру, беру... Несколько секунд стоит неподвижно, плотно сжав губы. И
– исчезла. Из дома вечером вышла – вроде за сигаретами... и с концами. Она
могла так: вот взять – и в лес на неделю... «с духами пообщаться». Ну, я
чего... мы поначалу как-то не придали значения... Меня, правда, смутило, что
через два дня – годовщина гибели Сольского. А она
не пропускала... То есть как-то вот вдруг я об этом вспомнил. И мы начали её
искать. Сами, потом милицию подключили. Денис через какого-то своего друга
вышел на столичное начальство, и оттуда позвонили, устроили местным нагоняй:
что вы, мол, не чешетесь, не ищете? Ну, те тогда, конечно, заполошились – и... дней через десять... нашли. Тут в
сорока километрах к югу есть такой город Марычев, вроде как райцентр – и там рядом с вокзалом большой железнодорожный мост. И вот
она – с моста с этого... А документов не было с собой никаких, и её в морге
как неизвестную оформили. Я на опознание не поехал... Денис ездил... сказал
потом, что по лицу было не узнать, но по одежде – вроде она. У неё ж там
всякие фенечки были,
бусы... Опять достаёт из кармана сигарету и судорожно её мнёт. Похороны
– Лерыч все организовывала. Народу много приехало –
и из Москвы... отовсюду. Её все любили... Зотов, конечно, на правах самого
близкого и тут вылез, устроил чуть ли не митинг...
потом с поминок пришёл к нам домой, в её комнату – и выгреб всё, что в столе
было. Черновики, письма – всё. Сгрёб и унёс. Сказал, что для сборника. Ну и
где этот сборник? Следы заметал, сука... Опять лезет в карман за
спичками. А
потом уж вообще бред начался... свадьба эта дурацкая
Лерыча с Зотовым... лучшая подруга, называется...
причём чуть ли не на следующий день после похорон. Ну, правда, так же быстро
потом и разбежались... Лерыч потом за Бычкова
вышла, за звукооператора... дочку Верой назвали... Достаёт спички и закуривает. А
одна девочка из Красноморска утверждает, что как
раз 11 июня вечером Вера сказала ей: жди меня – я через два дня приеду.
Ерунда... А Лена Осипчук тут заявила, что якобы
Вера к ней приезжала в том же году, но только в конце августа и просила её об
этом никому не говорить. Ну... Осипчук – она же
ведь это... с придурью... от неё ж муж ушёл... Задумчиво выдувает дым. А
Зотову, конечно, досталось. Его ж все в открытую
обвинили в смерти Веры. А он говорит, что Веру столкнули с этого моста... то
есть что это было убийство. Якобы там шла какая-то пьяная компания, и Вера
специально стала их задирать – вот они и разозлились. Уж очень это похоже на
Веру – задирать на улице случайных прохожих! Мог бы придумать и поумней... Подходит
к столу, находит там пепельницу и тушит сигарету. Затем
поворачивается к залу. Вот
так и остались мы с Алёной на старости лет одни – ни детей, ни внуков – ни-ко-го... И ничего не поделаешь. А то, что Вера сейчас
стала такой вот популярной – не знаю, может, действительно какой-то там Божий
промысел... или ещё что. Я когда на кладбище бываю – там ведь всё время её
поклонники приходят, оставляют записочки, свечи... Кто-то вот недавно гитару
положил, обклеенную её фотографиями. Подходит к лежащему на полу магнитофону
и бережно стирает с него
пыль. А
так вот даже радио включишь – столько у неё попросту украли: и в музыке, и в
плане стихов! Можно это влиянием назвать, я не знаю... А в том, что так всё
случилось – все мы виноваты, наверное. Мы ж не ждали совершенно, что так
произойдёт. А она – знала... Включает магнитофон в
розетку. Ей
надо было, конечно, бежать... куда-то... куда? Принца вот этого на коне – его
ж не было как у Лищука! Нажимает на кнопку PLAY. Может,
если б был какой-то парень – нормальный... тогда б как-то... Только где их
взять, нормальных? Кругом кретины одни. Начинает звучать музыка – и
звонкий, чистый и почти счастливый женский голос поёт о чём-то бесконечно
далёком и светлом. Старик внимательно слушает, по его щекам струятся слёзы.
Он садится на стул и, обхватив лицо руками, замирает и сидит так, пока не
гаснет свет. з а н а в е с ©Александр Крастошевский, 2006г. (495) 117-66-03 8-910-461-15-97 (!) Автор напоминает о действующем законодательстве об авторском праве и невозможности
постановки пьесы без письменного разрешения правообладателя. |
|
|
|
|
