В 2007 году издательством «Амфора» выпущена книга «Анархия в РФ. Первая полная история русского панка. Антология» под авторством Ильи Стогова, известного под псевдонимом «Стогофф». Книга повествует о жизни и творчестве таких фигур отечественного панк-рока, как Андрей «Свин» Панов, Егор Летов, Янка Дягилева, Юрий «Хой» Клинских, группы «Король и Шут». Янке и Егору посвящена вторая глава. В выходных данных книги указано, что интервью для этой главы взяты лично Стоговым, хотя	глава представляет собой вольную компиляцию из книг «Я не верю в анархию», «Янка» и некоторых публикаций в прессе. Часто искажён или сокращён (без указаний на это) первоначальный текст, авторское изложение местами изменено на прямую речь и наоборот. Художественной и информационной ценности не представляет. Тем не менее, в конце данной страницы сайта глава приведена полностью, чтобы читатели могли убедиться сами.

Рецензия
Из истории борьбы с «чавкающим бытием»
Анархия в РФ. Первая полная история русского панка. Антология.    

Составителям удалось избежать навязывания какого-либо взгляда на русский панк и его героев – перед читателями просто разворачиваются многомерные живописные картинки жизни Александра Свина, Егора Летова, Янки Дягилевой, Юры Хоя, Князя и Горшка, нарисованные их друзьями и родными. Что характерно, больше половины главных героев книги уже ушли в мир иной – людьми еще совсем нестарыми.

Пожалуй, наиболее сильное впечатление производит глава, посвященная Егору Летову и Янке Дягилевой. С одной стороны – абсолютной бескомпромиссностью, демонстрируемой главным героем, с другой – могильным мраком и безысходностью, которыми веет от такого стиля жизни.

«Путь вперед это всегда отталкивание, отрицание, отказ. Прощайте! Я ничтожный, не хочу и не могу себе позволить быть пойманным в ловушку чавкающего бытия», — декларирует Егор Летов в одном интервью, остро напоминая Владимира Маяковского.

«Летов позер и трусливый тип. Он кучу народу, включая Янку Дягилеву, подсадил на эти бредовые идеи, а сам остался белым и пушистым. Я ненавижу таких провокаторов», — оппонирует Летову известный человек Артемий Троицкий в другом интервью. 

Татьяна Чеснокова
Росбалт, 28/02/2007
http://www.rosbalt.ru/2007/02/28/287882.html

Часть 2: Егор и Янка
(1984-1991)

Глава 5: Так закалялась сталь
(Альбом группы «Гражданская Оборона» 1988 год)

Сергей Глазатов («Джекл») — член новосибирской рок-н-рольной тусовки
Нужно понимать: конец 1980-х был совершенно особым временем. В обществе тогда шла очень серьезная борьба, и я считал себя бойцом этого фронта. Разумеется, я не был политиком. Но я считал, что нынешний строй, нынешняя система отношений, существующая система ценностей, — все это должно быть уничтожено. На их месте должно появиться что-то новое. 
Я пробовал себя в роли директора новосибирской группы БОМЖ. Сейчас директор любой рок-группы должен быть прежде всего профессионалом шоу-бизнеса. Его задача, — написать внятный  бизнес-план и неукоснительно ему следовать. Но в те годы все было иначе. О коммерческом успехе говорить тогда было просто смешно. Главное, что всех нас интересовало, — идеологическая сторона вопроса.
Задачу рок-исполнителя я видел в том, чтобы, грубо говоря, промывать людям мозги. Предлагать взамен общепризнанной СВОЮ систему ценностей. Время было такое, что донести свои взгляды до людей можно было только через рок-н-ролл. Тогда это было очень мощное оружие.
Не буду скрывать: занимаясь раскруткой музыкантов, прежде всего я хотел раскрутить себя самого. Мне хотелось получить инструмент, с помощью которого я мог бы влиять на людей. Доносить до них свои взгляды. К сожалению больших результатов ни мне, ни другим сибирякам, добиться не удалось. 
Сейчас по телевизору постоянно крутят уральские группы, типа «Агаты Кристи» или «Чайфа». Ну, согласитесь: не самые сильные коллективы в мире. Тем не менее, о них сегодня известно по всей стране. Почему? Потому что в Екатеринбурге нашелся блестящий профессионал Грахов, который смог их как следует раскрутить. В Новосибирске такого человека, к сожалению, не нашлось. 
Могу сказать со всей ответственностью: сибирская волна рок-н-ролла была куда сильнее уральской. Однако сделать своих музыкантов звездами всероссийского уровня никто из нас не сумел. Собственно кроме «Гражданской обороны» и Янки Дягилевой никто из сибиряков сегодня в стране и не известен. 

Самое первое интервью Егора Летова 
(Журнал «УР ЛАЙТ», 1988 год)
— Что такое рок?
— Рок по сути — не музыка и не искусство, а некоторое религиозное действо, типа шаманизма. Человек занимающийся роком, постигает жизнь, не через утверждение, а через разрушение, через смерть. Чем больше шаманства, тем больше рока. И, наоборот, если над шаманством начинает преобладать искусство, музыка — то рок умирает.
— То есть, если таким образом рассмотреть историю мирового рока...
— Тут дело даже не только в роке. Герман Гессе в свое время писал, что человечество делится на два типа: потенциальные самоубийцы (люди, которые не боятся смерти — «нелюди») и все остальные. Рок — это массовое движение «нелюдей». В нем человек — только внешне человек, а по сути — сумасшедший. Сегодня мы видим, как мир подходит к последней черте. Мы присутствуем при начале Апокалипсиса, после которого либо выживут «нелюди», либо — наоборот. 
Раньше в рок вливались массы людей, которые, по сути, не имели к нему никакого отношения. Это было просто модно, — но сейчас все встало на свои места. И оказалось, что «нелюдей» очень мало. Рок в общем-то умер и сейчас остались только одиночки, которые часто даже не знакомы друг с другом. Зато они опаснее для социума, чем целое движение. И общество борется с этими одиночками. Например устраиваются большие рок-фестивали, которые уничтожают то, что было создано человеком в борьбе с самим собой.
— А почему вы, тем не менее, захотели участвовать в нынешнем фестивале?
— Все, что остается человеку рока — это проявлять свою сущность. Все, что может «нечеловек» — это быть «нечеловеком». Нужно понимать, что война проиграна, и тем не менее быть верным своей природе. А природа толкает играть. Причем не важно, воспримут тебя или не воспримут… 
— Панк в России имеет особую  миссию?
— Панка в России нет. Панк у нас — это только атрибутика. Как на этом фестивале: огромные толпы людей с гребнями и шипами, а настоящих панков, — ни единого! На Западе панк это реальное движение, а у нас его нет и быть не может. Есть единицы: ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, ПУТТИ, ДК… Причем все мы друг друга можем и ненавидеть. 
— Твое отношение к Свинье?
— Очень плохое! Это как раз типичный представитель «человека». Панк — это когда все до конца: живет — так живет, нет — так нет. А Свинья — вроде бы живет, а вроде бы и нет… Из Свиньи делают главного панка СССР, но я бы обратил внимание не на него, а на другого персонажа, — на Колю Рок-н-Ролл. Вот он может сегодня говорить, что — правый, завтра — что левый, а когда выходит на сцену, то способен полоснуть себя бритвой, так, что кровь потечет — если почувствует, что в эту секунду это нужно. Вот он живет совершенно вне рассудка, вне инстинкта самосохранения.
— Почему центром нашего панка сегодня вдруг стала Сибирь и особенно Новосибирск?
— Не знаю… Но думаю, что европейский человек из Москвы, а уж тем более из Ленинграда, в основе своей всегда либо сноб, либо попсовик. А в Новосибирске был Академгородок. И где-то в середине 1960-х власти решили провести эксперимент: что будет, если взять всех вундеркиндов и свезти в одно место? И получилось, что сразу все стали писать письма в защиту диссидента Синявского, а женщины вставали с плакатами за секс и все в таком роде. Вот там панк с самого начала воспринимался не как модная атрибутика, а именно как идея.

Антон Буданов:
Академгородок построили в подражание американским университетским кампусам 1960-х годов. Летом там шикарный пляж. И вообще, там даже в советские времена была полная вольница. 
В Академгородок приезжали ученые из Москвы, Петербурга, Харькова. Кто-то ехал по политическим соображениям, кто-то — по пятой графе. В Сибири все они делали ядерное оружие и за это им разрешалось ругать Советскую власть и слушать ту музыку, которую они хотели. В 1960-х люди слушали бардов и Высоцкого. А к 1980-м дошла очередь и до рок-н-ролла. 
Новосибирск, — это ведь столица Сибири. Рок-н-рольщики из Омска, Барнаула, Тюмени (и вообще — от Урала до Дальнего Востока) приезжали к нам и выступали в новосибирском рок-клубе. Все это вместе называлось «Движение Рок-Переферия». Думаю, что активнее, чем у нас, рок-н-ролл тогда играли может быть только в Петербурге. 

«Егор Летов о себе»
(Газета «Лимонка» 1994 год)
Чтобы начать заниматься творчеством, сперва ты должен наполнить свой внутренний резервуар. Первую половину жизни человек наполняет себя чужой информацией, — это похоже, на то, как наливают воду в стакан. Но приходит момент, когда информация перехлестывает через край. И ты начинаешь творить сам. 
До 1982 года я жил в Москве у брата (постраничная сноска: брат Егора Летова Сергей, — один из самых известных в стране джазовых музыкантов), и он постоянно привозил мне пластинки. Там я много читал, смотрел фильмы, слушал музыку, изучал философию и духовные практики. Но творчество начинается тогда, когда вокруг тебя (вне тебя) нет того, чтобы ты хочешь увидеть или услышать. Я хотел услышать определенную музыку и определенные тексты. Но в реальности их не нашлось, — не было в то время группы, которая бы меня удовлетворяла. И поэтому группу я сделал сам. 
В Ленинграде я купил себе первую в жизни бас-гитару, уехал в Омск и собрал там группу. Сперва она называлась «Посев»,  — в честь известного издательства. (постраничная сноска: антисоветское издательство, созданное эмигрантами из СССР. Штаб-квартира находилась в Брюсселе) Это было самым эпатажным названием, которое можно было в то время придумать. Тогда никто из нас еще не слышал панк-рока. Даже само слово «панк» в моем присутствии еще никто не произносил. Но когда мы начали играть, то оказалось, что это и есть «гаражный панк». В чистом виде ультра-панк. 
Мы отыграли два года и в 1984 году после смены состава переименовали группу в «Гражданскую Оборону». Окружающая реальность нам не нравилась. А поскольку реальность была советской, то мы начали писать антисоветские песни. Чтобы пробить стену, мы попробовали двинуться в сторону политического протеста. Хотя были тогда абсолютно к этому не готовы. 

Олег Судаков («Манагер») — новосибирский музыкант
Летов того времени был шоком для всего СССР. Вот человек: поет, пишет, выступает, — и его не посадили! И не убили, — хотя покушение со стороны КГБ было, и челюсть ему сломали несколько раз. Он показал, насколько далеко можно зайти, — и при этом остаться самим собой. Делать то, что хочешь, — и не сломаться. Он очень многое себе позволял, — того, чего остальные позволить себе не могли. 

Из интервью Егора Летова (1990 год)
— Мать нашего басиста была упертой коммунисткой. Она услышала наши записи и пошла в КГБ. С этого все и началось. 
— Товарищи! — сказала она. — Мой сын втянут в антисоветскую организацию! 
В то время вокруг ГО образовалась такая тусовка, где ходил самиздат,  перепечатанные Аксенов и Стругацкие. И с марта 1985 года началось дело в КГБ. Они ходили, собирали информацию. Причем человеку угрожали тем, чего он больше всего боится. Знакомый дискотечник привез мне домой аппаратуру, записываться. Его встретили на остановке и сказали: с твоей новорожденной дочкой могут быть неприятности. Он побелел лицом, пришел ко мне, забрал аппаратуру и уехал. 
Давили и на остальных, — а я об этом только догадывался. На заводе, где я работал художником, мной начал интересоваться первый отдел. И в ноябре всех нас повязали. Нам стали шить глобальное дело: антисоветская организация, подготовка террористических актов и даже хотели навесить подготовку к взрыву нефтекомбината. Начались угрозы. Раскрутка была вплоть до Москвы. 
Моего гитариста Кузю в течение одного дня забрали в армию. Хотя он имел твердую отмазку: у парня была действительно серьезная сердечная недостаточность. А его отправили служить на Байконур, где закрытая зона. Мне же начали угрожать, что если я не сдам, откуда самиздат, то они станут вкалывать мне правдогонные средства. То есть они вколют мне наркотики, я все им расскажу, а после этого они повернут дело так, что я стуканул добровольно. Именно стуканул, а не под давлением.
Это продолжалось месяц. А я до этого ничего подобного не испытывал. И даже наркотики ни разу не пробовал. И тогда я подумал: а есть ли во всем этом смысл? Я просто решил покончить с собой. Написал бумажку: 
— Кончаю с собой под давлением майора Мешкова Владимира Васильевича! 
Каким-то образом им стало об этом известно. Я до сих пор не знаю как. Но меня забрали в психушку и дело приостановили. 

«Егор Летов о себе»
(Газета «Лимонка» 1994 год)
До этого мне казалось, что есть вещи, которых человек может физически не выдержать. Я боялся, что именно физические страдания будут самым  страшным испытанием. Но оказалось, что есть  вещи и пострашнее боли.
Пока не началась перестройка, я лежал в психушке на «усиленном обеспечении». Там меня сразу стали накалывать сверхсильными дозами нейролептиков. После особенно страшной дозы я даже временно ослеп. Я впервые столкнулся со смертью, — и с тем, что куда хуже смерти. 
Это лечение нейролептиками везде одинаково, — что у нас, что в Америке. Все начинается с «неусидчивости». После введения чрезмерной дозы лекарств типа галаперидола человеку приходится мобилизовать все силы, чтобы контролировать собственное тело. Иначе начинается истерика, корчи и так далее. Если человек ломается, — наступает шок. Он превращается в кричащее, вопящее, кусающееся животное. Ну, а дальше по правилам следует «привязка». Тебя привязывают к кровати, и продолжают колоть, пока не перегоришь по полной, — до необратимых изменений психики. 
Эти препараты делают из человека дебила. Эффект, — как от лоботомии. Ты  становишься мягким, покладистым и сломанным на всю жизнь. Как в романе «Полет над гнездом кукушки».  
В один прекрасный день я понял: либо сейчас сойду с ума, сломаюсь, — либо мне надо бежать. Например, когда выносят бачки с мусором. Но бежать только для того, чтобы добраться до девятиэтажки, которая стояла напротив и броситься оттуда вниз. В основном так поступали пациентки из женского отделения. Они повторяли этот суицидальный маршрут почти ежедневно: ускользали из отделения, добегали до девятиэтажки и бросались. Дальше убежать было невозможно. Сибирь, Омск, морозы страшные. 
Когда я до конца понял, что смерть рядом, это и дало мне силы. Во мне произошло как бы расслоение: я увидел свое тело со стороны. Тело болело и рвалось на части. А само моё «Я» было светящейся спокойной точкой, которая находится где-то рядом с телом, но не очень-то с ним и связано. Тело можно искалечить и уничтожить, — но сам «Я» все равно останусь. 
И вот после этого я начал писать новые песни. 
Совсем другие. 

Антон Буданов:
Времена менялись и в 1987 году власти разрешили провести в Новосибирске Первый Рок-фестиваль. В основном, конечно, туда приехали люди из Петербурга, но подтянулись и сибирские группы. Из Омска приехала очень смешная группа, которая называлась то ли «Третий Рейх», то ли вообще «Адольф Гитлер». 
До этого рок-н-роллом у нас называли беззубых хард-рокеров, которые пытались подражать Deep Purple. Да и их власть всячески контролировала и тщательно следила чтобы в текстах не проскочила какая-нибудь крамола. А тут вваливают реальные панки, да еще с таким названием! Это было шоком и пощечиной всем сразу.
Выглядела омская компания очень экстравагантно. Играть толком ни один из них не умел, но это было и не важно. За ударной установкой там сидел очень интеллигентный молодой человек в очечках. Никто тогда и представить не мог, что этот юноша за барабанами буквально через год взорвет всю страну и станет суперстаром: «панки в городе, — хой-хой-хой!»

«Егор Летов о себе»
(Газета «Лимонка» 1994 год)
В омских газетах нас обзывали фашистами, обливали грязью. Было официальное предупреждение из прокуратуры и со всех моих знакомых взяли подписку, что они не станут иметь со мной никаких дел. Так что когда меня выпустили их психушки, то играть мне было не с кем. 
Я начал сам учиться играть на инструментах. Целый год я был один: сам сочинял песни, в одиночку пытался их записывать... Время шло. Кузя все еще служил в армии. А в 1987-м я познакомился с братьями Лищенко, вместе с которыми поехал на Новосибирский фестиваль. 
Выступать мы даже не собирались. Но в последний момент организаторы запретили выступление группы «Звуки Му», и нам предложили выступить вместо них. Ну, мы и выступили.
Через двадцать минут выступления нам вырубили аппарат. Скандал был такой, что в нащи дни трудно даже представить. Я вернулся в Омск и понял, что вот сейчас меня опять заберут в психушку. Только на этого раз уже надолго. 
А на фестивале я как раз познакомился с Янкой. Именно она тогда помогла мне бежать из города. 

«Музыкальная газета» (г. Куран)
Настоящая фамилия Янки, — Дягилева. Как ни странно, но эта сибирячка является родственницей знаменитого импресарио Сергея Дягилева, проводившего балетные «русские сезоны» в Париже 1910-х годов. Правда родственницей очень отдаленной: ничего парижского и блестящего в янкином детстве не было. Ее папа работал в Новосибирске простым инженером, а мама умерла от рака, когда Янке было шестнадцать.
После школы Янка поступила в институт на инженера водоснабжения. В институтском ансамбле политической песни она стала впервые исполнять свою музыку. А потом встретилась с поэтом Сашей Башлачевым — и навсегда перестала думать о карьере в области водоснабжения. В 1986-м Башлачев приехал с квартирными концертами в Новосибирск, познакомился с Янкой, несколько дней пропадал с ней по квартирам знакомых, а потом вернулся в Петербург и в следующем году покончил с собой. 
После его смерти Янка плюнула на учебу, сошлась с Егором Летовым и ушла из дому. Первое время она считалась басисткой группы «Гражданская Оборона», а потом собрала собственный проект «Великие Октябри».

Егор Летов: 
Янка вместе с большой компанией приехала ко мне в Омск почти сразу после фестиваля. Мы засели дома у братьев Лищенко, с которыми я тогда играл, и какая-то сволочь (не буду говорить, кто) очень сильно накормила Женю Лищенко таблетками. То есть это была просто какая-то чудовищная доза. Он вдруг стал по-страшному выгибаться… какой-то немыслимой дугой… и весь стал аж сиреневый… и мы решили, что он вообще умер. 
Я подумал: «Вот это да! Вот это я попал! Что же делать?». Но в тот раз Женя выжил. Умрет он только через несколько лет, — хотя и от того же самого. А тогда мы вместе с Янкой поехали за шприцами, чтобы его спасать. И во всем, что той ночью происходило, была какая-то мистическая последовательность: вдруг у нас обоих на джинсах появилась капелька крови… в одном и том же месте. Я над этим совпадением смеялся, а на Янку это сильно подействовало: две капельки жениной крови падают из всех присутствующих только на нас двоих, — да еще и на одно и то же место!
Женю мы откачали, а с Янкой после этого у нас все и началось. Возник так сказать романчик. Впрочем, романтическими наши отношения не были. Она ведь была типичной хиппи… Какое-то время мы были, как бы мужем и женой. Но при этом жили очень свободной жизнью.
В то время я должен был отмечаться в психушке. Мне не надо было принимать таблетки или как-то лечиться. Достаточно было, что я просто приходил и они смотрели: я нормально разговариваю, адекватно себя веду. Все было в порядке — до тех пор, пока мы не отыграли на новосибирском фестивале. 
А после этого… Я прихожу на прием и чувствую: что-то не то. Они вдруг стали совершено иначе себя вести. И странно со мной говорить. То есть, это была какая-то ловушка! Я сижу перед врачом, а он ковыряется под столом: то ли кнопку нажимает, то ли еще что-то. Типа: «Подожди, я сейчас выйду, а ты останься». 
У меня, как у животного, сработал инстинкт. Я вдруг понял, что меня поймали. Все это происходило не в дурке, а в диспансере. Врач вышел за санитарами, а я тихонечко открыл дверь, выглянул в коридор, бесшумно (благо, был в кедах), сбежал вниз. Смотрю, а они уже поднимаются по другой лестнице. 
Внизу меня ждала Янка. Я вышел к ней, а сам не знаю, что делать. 
— Все, Янка! Уезжай в Новосибирск! Меня сейчас тут вязать будут, — деваться-то некуда… 
Она не понимает. Смотрит на меня.
— Я, — говорю, — просто так не дамся. Буду отбиваться до последнего. 
— Дурак! Сколько у тебя денег есть? 
— Сорок четыре рубля. 
— Иди, быстро собирай вещи, пока к тебе не пришли, — и бежим отсюда!
На вокзал соваться было глупо. Там меня бы сразу свинтили. Мы электричкой добрались до какого-то полустанка, вышли на трассу — и поехали. Мы были только вдвоем, причем я находился в розыске. В любой момент меня могли остановить для проверки документов — и все! Ехали автостопом и нелегально на третьих полках в поездах. Из одежды я успел забрать из дому только пиджак. Ночью было уже холодно, но мы довольно быстро добрались до Крыма. За эти сорок четыре рубля мы смогли доехать от Омска до Симферополя, и там еще купить билеты на рок-фестиваль. 
Так, катаясь из конца в конец страны, играя песни и знакомясь с новыми людьми, мы и провели весь следующий год. 



Глава 6: Деклассированным элементам
(Альбом Янки Дягилевой, 1989 год)

Олег Древаль, — киевский приятель Егора Летова
Позвонил приятель, сказал, что привезет ко мне друзей из Сибири. Через два часа открывается дверь, заходит Летов, женской ручкой жмет мне руку: 
— Здравствуйте. Меня зовут Егор.
За ним входит смурная Янка: козлы, дайте пожрать! Я ставлю на огонь сковородку и бросаю на нее сливочное масло. Сибиряки хмуро интересуются: а что маргарина у меня в доме нет?
— Ребята! Мы тут вообще маргарин не едим!
— А ты в курсе, что сейчас бросил на сковородку нашу двухнедельную порцию? 
Потом они стали рассказывать, что ночью какой-то водитель-стопник хотел Янку и стал лезть, были проблемы. Пришлось быстро уходить. Хорошо, что вообще добрались. Когда эту историю услышал Кузя, он заявил:
— Дурак ты, Егор! Янка, — здоровая баба! Сколько денег можно было заработать!

Сергей Попович, — музыкант киевской группы «Работа Хо»
Для сибиряков сытый и ленивый Киев был совершенно невиданным городом. Здесь можно было не спеша отъесться, отлежаться, обо всем подумать, со всеми поговорить. Их перло, как сусликов!
Не мог остановиться один Летов. Обычно панк, попадая к таким же, как он, садится пить водку и делает все, что положено делать панку. А Егор своей культурной программой меня потряс. Он умудрился посетить какие-то места, о которых я (проживший в Киеве всю жизнь) до этого и понятия не имел. Он посетил камлания ивановцев, отыскал Лысую гору, где собираются сатанисты, успел прослушать сотни альбомов и  прочитать сотни книг. До того, как он приехал, я и не знал, что у нас происходит столько интересного.

Валерий Рожков, — знакомый Янки 
Тогда ведь сухой закон был, алкоголь нигде не продавался. А мы приезжаем в Киев: водка, — пожалуйста, пиво, — пожалуйста, шампанское, — пожалуйста. 
Я вышел на улицу, смотрю: пиво! И очередь, — два человека. Янка как увидела это, кричит: «Бежим!». Мы взяли трехлитровую банку, сели на лавочку и стали пить. А напротив какие-то мужички в домино играли. Мы, — оп! Баночку выпили, вторую взяли… потом третью. 
Мужики спрашивают:
— Ребята, а вы откуда? 
— Из Сибири.
— А чего это у вас девчонки столько пива пьют?
— Так у нас это нормальное дело. 
Мы с этими мужиками познакомились, взяли еще шампанского и пошли на берег озера. Выпили, стали купаться. Пока я мужиков учил шампанское из горла пить, Нюрыч начала бегать вокруг озера и орать:
— Аааа! Янки нету! Янки нету! Утонула!
Пока мы с мужиками пили, она все бегала. А потом Янка вылезает из воды и говорит:
— Да вы чего? Фигня же! Ну, искупалась…
Я почему запомнил: там озеро, — метров двести-триста шириной. И она на ту сторону сплавала, потом обратно, а потом на середине баловаться начала. Я ей говорю: 
— Ты что делаешь? Опасно ведь!
А она:
— Если хочешь, я утону! Запросто! Вот прямо сейчас пойду и утону! 

Егор Летов:
Целый год, до самого декабря 1988 года мы с Янкой были в бегах. Мы объездили всю страну, жили среди хиппи, пели песни на дорогах, питались чем Бог послал, воровали продукты на базарах. В привокзальных кафешках грузины бесплатно кормили нас супами харчо... Где только не ночевали — в подвалах, заброшенных вагонах, на чердаках... 
Как-то мы ехали через Украину. Вдоль дороги там росли деревья, с которых прямо на землю падали яблоки, персики и абрикосы. То есть фрукты просто так валялись на земле! И в них свиньи рылись! Я смотрю: а они вполне нормальные, можно есть. Подошел, набрал целую сумку. И в этот момент неожиданно, выныривают менты:
— Оп-па! Ты что здесь делаешь?! 
Я говорю: 
— Вот, персики собираю. 
А там через каждые сто метров у дороги стоит ведро с теми же самыми персиками, которое стоит, — ну, скажем, три рубля. То есть копейки. Менты спрашивают:
— Ты что, не в состоянии купить?
— Так вот же: они просто так лежат! — говорю я. — Зачем покупать?
— Да как же ты их подбираешь, — не могут понять менты, — когда их свиньи топчут? Они же под деревьями валяются! 
— Ну, понимаете, — отвечаю. — Вообще-то я художник, поистратился… Такое вот положение… 
Видимо, мой интеллигентский вид сыграл свою роль. Менты меня отпустили. Ох, как я тогда потом облился! А Янка все это время спала в кустах и вообще не видела, что происходит. 

Вадим Кузьмин («Черный Лукич») — новосибирский рок-музыкант
В тот раз мы вшестером поехали автостопом на юга. Ехали из Сибири через Питер, Эстонию, Гаую (постраничная сноска: национальный парк в Латвии, где в советские времена существовал летний лагерь хиппи) и Ригу. 
Я со своей будущей женой какое-то время еще пожил в Риге. А Егор с Янкой добрались до Москвы и оттуда сразу уехали в Коктебель. А мы никак не могли их догнать. Приезжаем в Киев, — нам говорят, что они за несколько дней до нас были. Приезжаем в Коктебель, — они только что уехали. Только в Симферополе наконец пересеклись. 
Там большой фестиваль был. Ник Рок-Н-Ролл приехал, и вся тусовка. На первое время нас вписали, а потом местная власть стала устраивать репрессии и выяснилось, что жить просто негде. И тогда я вычислил, что ночевать можно на Главпочтамте: он ведь круглосуточно работает. 
В первый вечер мы сели, посидели, — никто не гонит. На второй день мы уже сдвинули банкетки и вчетвером (Егор, Янка и я с будущей женой) улеглись спать прямо с одеялами и всеми делами. Напротив почтамта был общественный туалет и мы ходили туда умываться, чистить зубы. Очень культурно: ложимся, Егор на подоконник, как на полочку, очки свои кладет. Рядом фляжечка с водой. 
Несколько дней так прожили. А потом девчонки у нас заболели. Все таки осень, уже прохладно. К вечеру у обеих температура. Ни лекарств, ничего. Мы пришли, стали укладываться, — а тут женщина:
— Ребята! Я за вами давно наблюдаю. Давайте-ка выматывайтесь!
А на улице ночь, часов одиннадцать, и главное, — дождь льет. И идти больше некуда. Мы и так, и сяк, — она ни в какую. Говорит, что милицию вызовет, в райотдел позвонит и нас заберут. 
Я говорю:
— Хотите я междугородние телефонные переговоры с Новосибирском закажу и всю ночь их ждать буду?
А она уже на принцип пошла: уходите и все. Мы ей объясняем: девчонки болеют. Куда мы пойдем? 
— Вон отсюда! — и все тут.
Спорили-спорили, — бесполезно. Я говорю:
— Все, ребята. Уходим отсюда.
На прощание подошел к ней и спросил:
— Вот у вас, женщина, дочь есть?
— Ну, есть.
— Так вот я ей желаю, чтобы когда она подрастет, с ней бы кто-нибудь обошелся так же, как вы с нашими девочками обращаетесь. 
И пошли. Ливень, — просто ледяной. Через минуту она нас догоняет на улице:
— Что-то я погорячилась...
В общем, нас вернули и потом мы еще долго на этом Главпочтамте жили. 

Егор Летов:
В конце концов, благодаря усилиям моих родителей розыск прекратили и меня оставили в покое. К тому времени страна уже здорово изменилась. Теперь даже газеты писали такое, за что раньше можно было схватить реальный срок. Так что власти стало не до панк-рока. Я смог вернуться домой и начал давать нормальные концерты. Наверное, это было самое плодотворное время.

Марина Кисельникова («Федяй») — петербургская тусовщица
В Новосибирске тогда проходил II Рок-фестиваль. Мы поехали на какую-то квартиру. Народу было довольно много. Все сидят, ждут, всем хочется выпить. Концерт закончился, приходят музыканты. Они открывают гитарные чехлы и чуть ли не упаковками достают оттуда парфюмерию: одеколоны, лосьоны… 
Прежде я ничего подобного не видела. А они говорят:
— Спокуха, Федяй! Сейчас мы тебя научим! Это не сложно.
Я оказалась неплохой ученицей. После еще одного концерта в Академгородке собирали все, что есть, а потом вывернули карманы, выложили то, что удалось найти на стол и распределили:
— Ну, девочкам — лосьон, мальчикам — одеколоны!
Потом мы пили уже все, вплоть до стеклоочистителя. Янка так и писала мне: «Приезжай! Напьемся стеклоочистителя!». 

Из новосибирской самиздатовской прессы 
В самом начале 1989 года в Новосибирске прошел большой панк-фестиваль. В программе был заявлен весь цвет сибирского панка: «Гражданская Оборона», «Путти» и Янка Дягилева со своими «Великими Октябрями».  
Сейшн проводился на территории Новосибирского экономического института. Территорию, прилегающую к актовому залу, оккупировали панки. Они сидели или лежали на скамейках, подоконниках, лестничных ступенях и прямо на полу. Группами фланируя по коридорам они горланили песню «Все Идет По Плану». Прикид их состоял из проклепанных кожанок, цепей, металлических браслетов и ошейников. На руках у каждого были напульсники, прошипованные стомиллиметровыми гвоздями, а рожи размалеваны, как у североамериканских индейцев. 
Первой выступала группа «Путти». Зал завелся с пол-оборота. Мэднесс, как всегда, голый по пояс, одетый лишь в бриджи с генеральскими лампасами и перепоясанный пулеметными лентами, не оставлял сомнений, — анархия действительно мать порядка. 
С перекошенной рожей свирепого дебила он орал в зал:

— Здравствуйте, Рейган!
Здравствуйте Тэтчер!
Здравствуйте, Мао!
Здравствуйте, Черчилль!
Но я люблю Сергеича!
Я люблю Сергеича!

Я не расслышал, как объявили «Гражданскую Оборону». Как только суперпанки во главе с Егором появились на сцене, расслышать что бы то ни было стало вообще невозможно. Оглушительный рев, топот, свист, гудение горнов и стук барабанов не стихали до самого конца выступления. 
— Я люблю голубые ладони! И железный занавес на красном фоне! — с ненавистью орал Егор и наматывал на себя шнур от микрофона. — Я люблю умирать напоказ, погружаясь по горло в любую грязь! 
А зал скандировал:
— Некрофилия! Некрофилия! Моя изнуренная некрофилия! 
Зычный голос лидера «Обороны» пронзал насквозь. Толпу мотало из стороны в сторону. Возле сцены бесновалась барнаульская урла. 
— Рожденному мертвым пришейте пуговицы вместо глаз! То, что не доделал Мамай, — Октябрь доделал за нас! Партия, — ум, честь и совесть эпохи! Ха-Ха! Здорово и вечно!
Когда «Оборона» спела последнюю песню, в зале тут же включили свет, чтобы  публика не вздумала надеяться на что-то еще и поскорее очистила помещение. Люди потянулись к выходу, но тут Егор снова выскочил на сцену:
— Я хочу вас предупредить: на улице стоят любера. Думаю будет махаловка. Поэтому советую всем держаться вместе. 
Валера Рожков задумчиво заметил:
— Егору вечно любера мерещатся…
Однако на сей раз опасность действительно была. Еще перед концертом возле актового зала появились жлобы в тренировочных костюмах и с комсомольскими значками на груди. Они ухмылялись и обещали после концерта разобраться. 
Известный панк Щепа встал посреди зала, долго топал своими кирзовыми сапогами, чтобы привлечь к себе внимание, а когда толпа наконец замолчала, громко крикнул:
— Хотите добраться до дому своим ходом? Или лучше на «Скорой помощи»? Ну тогда не расползайтесь! Собираемся у выхода и дальше идем все толпой!

Юлия Шерстобитова, — знакомая Егора Летова
Я окончила художественное училище и поехала в Москву. Формально, чтобы поступать в институт, а на самом деле, — изучать московскую хипповскую жизнь. Проезжая Омск я позвонила Егору. Трубку взяла Яна. Выяснилось, что они тоже собираются в Москву. 
Из Москвы я с тамошними хиппанами уехала в Крым. Янка с Егором тоже туда съездили. Потом мы встретились уже в Питере, на концерте «Поп-Механики». Там играл брат Летова Сергей. Вместе с Егором и Янкой мы съездили в Москву, а потом вернулись назад в Питер и жили у человека, по имени Гарик. 
Жил он в коммуналке и его комната напоминала колодец, а мебелью служили пластмассовые ящики из-под бутылок. Еще там было драное троллейбусное сидение и пианино. У Гарика мы пробыли неделю, а потом перебрались к барабанщику группы «Автоматические Удовлетворители» Морозову. 
Мотались по Невскому, сходили на концерт группы «Аквариум» во Дворце молодежи, общались с Ником Рок-н-Роллом в кафе «Сайгон» и ходили гулять на кладбище Александро-Невской лавры. У Летова это вообще было любимое место прогулок. Читали надписи на старинных могилах. Веселились. 

Из интервью Аркаши, — барабанщика «Гражданской Обороны» 
(1989 год)
— Кто в настоящий момент играет в группе? 
— Сейчас нас осталось двое: Летов и я. Игоря Староватова Егор выгнал, а Джефф ушел сам. Поэтому в Питере к нам присоединился Витя Сологуб, — басист группы «Странные Игры». 
— То есть сейчас у вас основная установка на Питер?
— А на что еще? Мы наверное вообще насовсем сюда переедем. В Питере ведь от Рок-клуба почти ничего не осталось. «Кино» обосралось, Гребенщиков помахал всем ручкой и укатил в Штаты. Думаю, что навсегда. Единственные, кто выжили, — «АукцЫон». Так что в Питер группы сегодня переезжают со всей страны…
— А сами-то вы где кроме Питера выступаете?
— Два концерта должны были пройти в Симферополе. Поселить нас должны были в пионерском лагере «Артек» вместе с пионерами, но что-то не срослось. Выступали в Доме культуры местной милиции. Причем даже туда пришли гопнички, которые говорили, что лучше нам на сцену не выходить, потому что иначе, — все, убой. Не поверишь, но нам даже пришлось вызвать ментов. В зале было шестьсот мест, а набилась тысяча человек. Семьдесят пять кресел сломали и следующий наш концерт отменили. 
— Складывается впечатление, что гопничков становится все больше. В Сибири куда не приедешь, — везде они. Как с этим в европейской части страны?
— Про Казань, думаю, можно не говорить, да? Когда рокеры туда приезжают, их вообще из гостиницы без сопровождения не отпускают. Гостиница — зал — гостиница — самолет. 
— А в других городах?
— Да в общем, кроме Питера, почти везде: появишься на улице с хаером или серьгой, — тут тебе и пиздец. Недавно ездили в Харьков на фест «Рок против сталинизма». Так там гопники даже в буфет с пиками пролезли. Еле отвязались от них. Я же говорю: единственное место, где «Гражданская Оборона» может нормально жить, — это Петербург. 

Владимир Маво, — украинский знакомый Егора Летова
Сам я крымский и могу рассказать, как был организован концерт в Симферополе. Идею предложил их петербургский директор Фирсов, а я сходил и договорился с администрацией Дома культуры милиции на два концерта. 
Билеты продали все до единого. Мест в зале не было. Но за два часа до концерта пришли местные панки в тяжелых горнолыжных ботинках и начали вышибать двери ногами. Короче, в зал, который вмещает человек четыреста, набилось полторы тысячи.
Но в то же время помимо панков существовали еще любера, — гопники, которые панков били. Они пришли к продавцам билетов и говорят:
— Все, товарищи! Кранты! Всех на ремни порежем!
Побоище намечалось конкретное. Ну, я как устроитель смотрю: где охрана? Стоят два калеки с палочками, — и все! Я их спрашиваю:
— А где наряд?
Они отвечают:
— Мы и есть наряд! 
Я побежал в отделение милиции.
— Вы знаете, что у вас под боком творится? 
— А что?
— Там в Доме культуры милиции «Гражданская оборона» играет!
— Ну и нормально!
— Да вы что, — с ума все посходили? Сейчас ТАКОЕ начнется! Снимайте наряды со всего города и давайте всех сюда! Тут сейчас битва будет! 
Они не понимают:
— Да какая битва-то? 
Мы выбежали из отделения. А там недалеко до Дома культуры, — метров тридцать. И видим: вокруг только тучи такие клубятся... 

Сергей Фирсов — первый директор группы «Гражданская Оборона»
У меня, как у директора группы, была довольно жесткая финансовая политика. Деньги всегда должны быть уплачены ДО начала концерта. Типа, утром деньги, вечером стулья. Тогда ведь нормальной практикой было всех динамить и гонорары почти никогда не платились. А я стоял насмерть: пока деньги не уплачены, — группа на сцену не выходит. 
И тут какой-то человек решил сделать «Обороне» два концерта в Симферополе. Зал был не очень большой, человек на четыреста. Разумеется, набилось битком. Все орут: ««Оборону» давай!». Я говорю:
— Все! Гоните бабки!
И нам заплатили за да концерта сразу. А больше половины концерта мы никогда и не играли. А уж чтобы да концерта подряд, — такого вообще ни разу не было. Очень выгодно: получаешь деньги за два концерта, а играешь половину одного, — и сматываешься!
Естественно зрители за полчаса разгромили зал в клочья. Ни одного целого кресла не осталось! Там были такие деревянные шлепающие кресла, — ломаются они на раз. Замечательно! Они за полчаса все разгромили и мы сразу же закончили. 
После концерта была еще громадная драка с гопниками. Естественно, когда все кончилось, нажрались все в хлам. Поселили нас в безумном квартале: жуткие мазанки, корявые улочки. Причем прямо посреди города: стоит здание Горкома партии, а сразу за ним начинается эта жуть. И мы там жили. 
В группе тогда играл барабанщик Аркаша. Он нажрался самый первый. Все еще прыгают, бегают, костры какие-то жгут, а он уже упал. Потом все наконец легли, — и вдруг янкин безумный крик. Все вскакивают. Оказывается Аркаша встал и никуда не отходя начал ссать просто на всех, кто лежал рядом. 
Янка оказалась супер-женщиной. С ног она его сбила одним ударом, за ногу вытащила во двор, села на него сверху и отхуячила так, что рожа была, — сплошной синяк. Джефф еле ее оттащил. 

Владимир Маво, — украинский знакомый Егора Летова
Фирсов тогда после концерта схватил какую-то бабу и унес к себе. А Аркаше в результате было негде спать. Он лег на полу, а посреди ночи проснулся и обосал тех, кто спал рядом. Его тогда очень сильно отмудохали. Янка села на него сверху и долго била затылком об пол, а Джефф хуячил так, что отбил себе ногу и с утра не мог ходить. 
Утром Аркаша пытался спрятать синяки за очками, но очки у него были маленькие, а синяки большие. И синяки торчали из-под очков. После того, как Янка его отпиздила, спать она ушла ко мне. Остаток ночи мы провели вместе: лежали рядом и к утру Янка меня провоцировала... по крайней мере, мне кажется, что провоцировала. 

Вадим Кузьмин («Черный Лукич») — новосибирский музыкант. 
Сейчас народ очень пьющий стал. А тогда, — очень красивое время было. Мало пили, наслаждались творчеством, общением, друг другом. Вокруг все серое, менты, гопота, на улицу выйти страшно, — полный пресс. Но мы держались друг за друга и были счастливы. 
Егор и Янка, — это такие отцы-основатели сибирского панка. Но когда смотришь на подонков, приходящих сегодня на егоровские концерты, то трудно поверить: неужели мы были отцами всего этого ужаса? 
Мы жили очень бедно. У Егора, конечно, была куча книг и пластинок, но жили действительно бедно. Зато отношения были чистыми. Очень мало бухалось. Достаточно мало курилось. Отношения с девочками — блядства вообще и в помине не было! Это было как коммуна. Как братство. И очень странно, что все это переросло в такое уродство.


Глава 7: Армагеддон-Попс
(Альбом группы «Гражданская Оборона», 1988 год)


Олег Древаль, — киевский прятель Егора Летова
— К 1989 году возникло ощущение, что, — все! Рок-н-ролл победил безоговорочно! Совок тогда был смыт волной, а попса еще не успела появиться. И казалось, будто победа — полная! Алла Пугачева идет спать, все идут спать и нация поворачивается к Борису Гребенщикову, «Алисе» и ДДТ. 
Летов в том году приехал со словами:
— Теперь у меня все есть. Не знаю, что дальше… Хочу быть владычицей морскою. 
Если уж Питер сдался сибирякам, уж если Летов один заменил собой весь Рок-клуб — действительно куда уж выше? У них вдруг все стало очень определенно, все очень понятно. Егор был на топе, а Янка всерьез говорила, что может быть стоит уехать пожить в Европу? 

Из интервью Егора Летова (1990 года)
— «Гражданская Оборона» переехала в Ленинград и теперь даже называется ленинградской, а не сибирской группой. Почему?
— В Ленинграде есть такой человек, — Фирсов. Он предложил нам перебираться, и мы просто согласились. Хотя к ленинградскому року мы по прежнему  не имеем никакого отношения. Просто Ленинград — единственное место в стране, где нам предложили работать. 
В Ленинграде к нам отношение не очень хорошее, — как и везде. Потому что у них, во-первых, ленинградский национализм, а, во-вторых, то, что мы делаем, никак не вписывается в ленинградский рок. Нас приняли в Ленинградский Рок-клуб и оставили в покое. От нас никто ничего не требует, — нам даже концертов не устраивают. Меня такое положение устраивает полностью. 

Анатолий Соколков («Начальник»)
Пришел Фирсов и попросил устроить «Гражданскую Оборону» на работу в Рок-клуб. Я говорю:
— Какие проблемы? Пусть приносят трудовые книжки, мы их примем.
Официально все они стали числиться работниками Рок-клуба. И вскоре мы с Фирсовым устроили «Обороне» первый большой концерт. Дело происходило в зале «Время» в Автово и вечер получился совершенно бешенный. Там играли «АукцЫон», «Джунгли», «Вопли Видоплясова», «Дурное влияние» — и «Оборона». 
На том концерте плакаты всех групп продавались по 50 копеек, — и только «Гражданская оборона» шла по рублю. Набился полный зал панков, которые задницы прямо со сцены показывали. Я смотрю, — они в зале уже девку какую-то раздели. Потом давай прыгать со сцены. Сначала мы их сталкивали, а потом плюнули. Охраны-то никакой не было: я и Жора. 

Егор Летов:
Мы добрались до Ленинграда и стали там жить. Ночевали в каптерке от железнодорожного депо. Тесная душная грязная коморка. Я спал на полу, а Янка на диванчике. Мы старались, как два зверя, помогать друг другу выжить. Потому что было очень тяжело. 
Стояла трудная промозглая зима… или осень? В Питере ведь не разберешь. Жили впроголодь, денег не было, жрать нечего, я ходил на рынки, воровал картошку. Все было очень нехорошо. Такая, блокадная зима, — я шел по улице и думал: вот, сейчас на саночках мимо меня повезут трупик . 
Я не смеюсь над блокадниками. Просто мне действительно было страшно в этом городе. Антураж был очень тяжелый, — под петербургским нависшим небом всем нам было очень нелегко. А Фирсов тогда был еще и директором Башлачева. Он позвонил, пригласил на его квартирник. 
Это был один из последних концертов Башлачева, — а Янка боготворила Башлачева всю жизнь. Тем более, что, извиняюсь за выражение, у них там были какие-то отношения. Она мне все уши прожужжала: Башлачев то, Башлачев сё! Ты — говно, а вот Башлачев!.. Думаю: «Хочу посмотреть на этого парня!» 
Мы приходим — стоит толпень на трамвайных рельсах. Ну, как обычно перед квартирником, — все собираются на улице. Мы пошли на концерт, и вот он играл-играл, а потом какая-то девушка говорит:
— Спой вот эту песню!
Он посмотрел на нее и отвечает:
— А ты станцуй, вот тогда я и спою!
Меня это до такой степени ударило, что я посидел-посидел — да и ушел оттуда вместе с Янкой. То есть, сейчас-то я могу его понять. Могу представить себя на его месте. Потому что ты — на грани смерти, а тут какие-то девочки с влюбленными глазами... Но тогда я вышел на улицу и стал орать. Я в то время злоебучий был, — дикий просто! Я шел и орал:
— И это тот самый Башлачев, которым ты так долго восторгалась?! Это и есть твой как бы кумир, что ли?!
Янка была как опущенная. У нас на двоих было 13 копеек. Мы зашли в буфет на Витебском вокзале и этого как раз хватило на два чая. Я стоял возле столика и продолжал довольно громко орать. А потом смотрю через плечо: а Башлачев стоит через столик от нас и внимательно слушает. 

Анатолий Соколков («Начальник»)
Фирсов стал первым директором «Обороны» и дальше у него началась очень веселая жизнь. Например, очень смешно он познакомился с Янкой. Ему кто-то позвонил по телефону и попросил забрать девушек. Фирсов с девушками встретился и опух. У девушек были немытые-нечесанные волосы, они были обкурены в хлам и внятного ответа ни на один вопрос дать не могли. Только повторяли:
— Проклятое панковское прошлое!
Фирсов не понимал, что с ними делать и привел девушек ко мне. 
— Надо их вымыть.
— У меня горячей воды нет. 
Они сели на батарею и стали стебаться. Лицо Фирсова нужно было в кино снимать. Только через несколько дней выяснилось, что это и была знаменитая Янка с подружкой. 

Елена Филаретова, — вдова Александра Башлачева
Янка стала жить у меня на квартире вместе со всеми ребятами. Я им, помню, все говорила:
— Девочки! Когда все на работе и комната пустая, — спите отдельно. Зачем вам с мужиками в одной комнате спать? 
А они:
— Зачем? Нам никакой разницы нет. Мы уже и забыли про какое-то разделение полов. 
Как-то мы пошли с Янкой в магазин, а у нее вечером должен был  быть квартирник. И она все спрашивала:
— Лена, а мне мыться или не мыться? Может, мне все-таки не мыться? 
— Волосы у тебя хоть и нормальные, но ты все же помойся, — говорила я. — Ты же все время в этих свитерах, в толстенной шкуре.
Она постоянно ходила в штанах и толстых шерстяных свитерах. И на всех фотографиях она такая. Вообще, хороших янкиных фотографий я не видела. Хотя она ведь красивая была: волосы шикарные… кожа, красивый рот... 

Владимир Маво, — украинский знакомый Егора Летова
Как-то я слышал такой разговор Егора с Джефом. Дело было ночью, я засыпал, а потом просыпался. А Джефф очень серьезно наезжал на Егора. 
— Егор! Ну на хуя ты все это делаешь? 
А Егор сидит такой, тупиковый:
— Все! Рок-н-роллу конец! Конец рок-н-роллу!
— А на фига ты все это делаешь? Я тебя люблю, я все время на тебя хотел быть похожим! Я пошел за тобой, пошел по твоему пути, — а ты оказался просто приманкой! 
А Егор:
— Все! Мертв твой рок-н-ролл!.. Рок-н-ролл мертв!..

Егор Летов:
Жизнь была тяжелая и я к этому привык. Никак иначе и быть не могло. А потом все начало стремительно меняться. Появилась хорошая аппаратура, появились толпы людей. Раньше мы играли для тех, кто понимает, а теперь начались большие площадки. И люди туда приходили совсем другие. Возникло ощущение, что все выруливает в какую-то совсем не ту сторону. И самим себе мы уже не принадлежим. 

Самиздатовский журнал «Этажом ниже»
Отчет о московском коцерте «Гражданской Обороны» 17 февраля 1990 года
Еще издалека, подъезжая на машине, были видны толпы народу. Перед входом стояли те, у кого не было билета. Пробиться в зал было невозможно, потому что на каждый метр площади приходилось шесть человек народу. Те, кто стоял снаружи, наконец принялись ломать двери. Сперва вышел директор зала, который сказал, что если все успокоятся и выстроятся в очередь, то пускать станут даже без билетов. А потом появились менты, которые просто скинули толпу вниз с лестницы. 
Пока мы пробирались в зал, играла какая-то московская команда, которая никому не запомнилась. К моменту нашего появления в зале, на сцену выполз Ник Рок-н-Ролл. Что именно он исполнил понять не удалось, потому что очень давила музыка. Вдоволь наоравшись, Ник ушел со сцены. Все стали ждать «Оборону». 
Ждали минут десять, но каждому терпению приходит конец. На крики вышел директор Дома культуры, который сказал, что если галдеж не прекратится, то никакого концерта не будет. И в этот же момент появилась «Оборона», которая стала подключаться к аппарату. 
Перед началом Егор сказал, что это будет его последний концерт. Уже лет пять он постоянно обещает, что каждый его концерт будет последним. Музыканты начали играть, но петь Егор так и не начал, а вместо этого долго просил сделать голос в мониторах погромче. То он выглядел самовлюбленным диктатором, то язвительным пророком, то просто — маленьким, тощим человечком. 
Через несколько песен, на сцене опять появился Ник Рок-н-Ролл, который с разбегу бросил свое тело в толпу. Потом он снова появился над месивом рук, но теперь на нем не хватало части одежды. Янка стояла на сцене рядом с Егором и обняв его попевала на песне «Все Как У Людей». 
Потом Янка долго требовала удалить со сцены лишних людей. А иначе она не будет петь. На сцене к этому времени толкалось уже действительно много народу. Часть — фотографы и знакомые музыкантов, а часть просто вылезла, потому что разглядеть хоть что-то из зала было сложно. 
Охрану мероприятия осуществляли байкеры из банды «Ночные Волки», под руководством Хирурга. Людей со сцены они удалили быстро и жестко. Все это очень напрягло и народ начал понемногу из зала утекать. Янка спела три песни, и после нее на сцену опять выбрался Ник. 
Он начал что-то петь, но через минуту появился директор Дома культуры, который хлопал Ника по плечу и повторял:
— Ну, хватит, парень!.. Довольно!.. Хватит уже!...
О, Господи! Откуда только берутся такие придурки?! Толпа скандировала: 
— Е-гор! Е-гор! 
С директором договорились, что он даст исполнить еще одну песню. Егор вышел и начал петь «Все Идет По Плану». Услышав песню, молодежь из зала толпой полезла на сцену. Все обнялись и стали прыгать, словно танцующие папуасы. Егор отдал микрофон Нику, тот — еще кому-то и вскоре микрофон добрался до молодого панка, который во весь голос выдал текст такого содержания:

— Шел я мимо Мавзолея,
Из окошка вижу, — хуй!
Это мне товарищ Ленин
Шлет воздушный поцелуй!

На этом очередной «последний» концерт Егора Летова все-таки был окончен. 

Из интервью Егора Летова (1989 год)
— Каким ты видишь будущее рок-н-ролла?
— У нас? Таким же, как и на Западе. Будут время от времени всплывать из небытия наши отечественные Роки Эриксоны или Hилы Янги. Они станут давать где-нибудь в общаге или крошечном Доме культуры трогательные сейшена для ста человек. После которых будут нажираться водки, купленной у таксистов, размазывать зычные сопли и орать, что рок-н-ролл все-таки жив, или там... «Мы вместе!». 
А что толку орать? Все же видят, что происходит. Вот я — везучий человек. Я умудрился застать советский «Вудсток» — последний, отчаянный, чудесный всплеск радости. Я застал праздник и был на него приглашен. Но ведь такого больше не будет. Эпоха сменилась. Дальше люди будут вспоминать, и не верить, что это было… мечтать и щупать вечность вялыми руками. Тем, кто идет следом за нами ничего другого уже не остается. 
— А ты какое место во всем этом собираешься занять?
— Никакого! Я не собираюсь во всем этом участвовать. Hе желаю и не могу позволить себе такой ублюдочной участи. Мы пойдем иным путем.
— А можно узнать — каким?
— Пока нельзя. 

Анатолий Соколков («Начальник»)
После этого мы решили сделать Егору концерт на крупнейшей городской площадке, — в Большом концертном зале «Октябрьский». Мы все посчитали, со всеми договорились и выходило, что заработать на этом концерте мы должны были целых четыре миллиона советских рублей. 
Я не знаю, чего бы потом осталось от «Октябрьского». Но в тот момент мы бы точно собрали его под завязку. Уже спустя год пошел спад, и такой большой зал собрать бы не удалось. Но тогда, если бы все вышло, это был бы Концерт Века! Правда в последний момент знакомые московские музыкальные критики внушили Летову, что Питер, — это попса. Что все мы тут коммерсанты и планируем нажить на нем миллионы. Ну, и Летов отказался. 
А жаль. Все было на мази. Мы с Жориком уже рассчитывали, что сразу после концерта, когда расчеты будут проведены, уедем на полгодика отлежаться в Данию. 

Из интервью Егора Летова (1990 год)
— Ты перестал работать с Янкой. Уже довольно долго ты обещаешь, что распустишь группу. В чем причина? Что именно тебя не устраивает? 
— Знаешь, если ты делаешь что-то настоящее… смелое, честное и яркое… тебя обязательно попытаются схватить и схавать. И неизбежно схавают. И святыню твою обосрут. А единственный способ не дать себя сожрать, это никогда не останавливаться. Всегда задирать планку еще выше, — и скакать. 
Если ты ежесекундно не гадишь на всех фронтах — тебя неизбежно сделают частью придворного попса, жадной массовой развлекухи. На тебя разевают рот, — а ты совершаешь еще один отчаянный, безобразный и безнадежный скачок. Чтобы переварить его массам требуется какое-то время. А ты пока готовишься прыгнуть еще дальше, еще запредельнее. Иначе, — точно сожрут. 
С Янкой сейчас происходит именно это. Социум ее заживо пожирает и она уже безвозвратно, как мне кажется, упустила время. Делать что бы то ни было в ее ситуации поздно. И мои бывшие согруппники (соГрОбники), судя по всему, тоже идут этой дорогой. Все они теперь находится для меня в противоположном лагере. 
— А в чем именно это проявляется?
— Они позволяют черни лепить из себя сладкозвучный, угодный ей миф. Приятного аппетита! Я прекрасно понимаю, что происходит с моими бывшими соратниками, потому что сам висел на волоске. Несколько лет назад меня чуть не сожрали. Но я все-таки успел выскочить из ловушки. А они… не знаю. Понятно, не каждый может позволить себе наплевать в рожи своим почитателям. Особенно, если эти почитатели, — всякие Артемии Троицкие и Борисы Гребенщиковы.
— И что теперь?
— За последний год я совершил ряд крайне важных для меня действий. Я прекратил сотрудничество с Янкой, подготовил роспуск проекта, именуемого «Гражданской Обороной», — и не собираюсь останавливаться! Путь вперед это всегда отталкивание, отрицание, отказ.
Прощайте! Я, ничтожный, не хочу и не могу себе позволить быть пойманным в ловушку чавкающего бытия. 

Летов переходит в глухую оборону. 
(газета «Московский комсомолец», весна 1990 года) 
Скандально известный панк Летов прекращает концертную деятельность. Группа «Гражданская Оборона» распущена. 
После прощальных гастролей в Таллине, завершившихся 13 апреля, Егор Летов, лидер самой скандальной отечественной панк-группы «Гражданская Оборона» объявил о том, что приостанавливает деятельность коллектива и возвращается в родной Омск. В своем заявлении Летов так объяснил причины решения:
— «Гражданской Обороной» торгуют наравне с попсой: в музыкальных магазинах наши альбомы стоят промеж записей группы «Кино» и композитора Вячеслава Добрынина… Мы вернемся в Омск и дальше будем работать в студии, без широкого разглашения наших магнитоальбомов. Мы переключаемся на то, что нужно только нам и нашим ближайшим друзьям... 

Егор Летов:
Я распустил группу, — и вдруг как будто вернулся к тому, с чего начинал несколько лет назад. Я опять ни от кого не зависел и мо в любой момент умереть! Ощущения успели забыться, но теперь вернулись, — и ничего прекраснее я давно не испытывал!
На Новый год я нарядил пушистую, роскошную елку. С кучей фонариков и игрушек. Непонятно было для кого это, — но я все равно нарядил. Посмотрел на нее: какая красота! И вот я сидел один, смотрел на эту елку. Потом сделал салатик, курицу, что-то еще. Разложил — а потом (уже совсем ночью) пошел, куда глаза глядят. 
Было полнолуние. Я пошел в лес и дико там напился. Один, в лесу, среди этого полнолуния. Просто кошмарно напился и даже не знаю, как вернулся домой. А наутро проснулся: лежу на полу, в сапогах, шубе и шапке. А рядом сидит мой котик Митя и с удивлением на меня смотрит — глаза в кучу. 



Глава 8: Ангедония
(Альбом Янки Дягилевой 1989 год) 

Юлия Шерстобитова, — подружка Янки
Я приехала в Омск на три дня раньше Янки и потом вместе с Егором встречала ее на вокзале. Она была в смешной маминой шубе из искусственного меха и у нее были грустные глаза. Мы приехали к Егору и стали жить втроем. Это было довольно интересно. 
По ночам, пока Егор спал, мы с Янкой сидели на кухне, читали друг другу свои стихи, варили пельмени и пили чай. Янка много курила, а я ее слушала. Мы вели исключительно ночной образ жизни и потом спали до обеда. Самое удивительное, что мама Егора воспринимала это нормально. Она даже писала нам записочки: «Девочки! Ешьте жаркое в горшочках…». Янку мама считала единственной подходящей партией для сына. 
Впрочем, долго такая жизнь продолжаться не могла. Третий все-таки был лишний. Доходило до того, что Янку я просто ненавидела. А Егор похоже ненавидел нас обеих. Сохранить теплые отношения при таком совместном проживании было трудно. В конце концов мы так настроили против себя Егора, что он перестал с нами разговаривать. 
Он считал, что мы за спинной говорим про него гадости, перемываем ему кости, выносим сор из избы. Так в общем-то и было… хотя Егор, как обычно, все преувеличивал. Кончилось тем, что Янка рыдала у него на плече и он нас простил. Мне он подарил плюшевого зайца, а ей — плюшевого мишку в знак примирения. 

Сергей Фирсов — первый директор «Гражданской Обороны»
История-то в общем понятная. Летов встретил Янку, проникся, и сделал из нее как бы звезду. На свой лад, конечно, сделал, — как умел. Два-три года, — и она стала звездой. То есть она привыкла к определенной, очень интенсивной жизни. Она успела врасти в эту жизнь, — и вдруг все кончилось. Пришел момент, когда ее все бросили. 
Я не знаю, что именно произошло. Может быть они разосрались. Может еще что-то. Но в результате она осталась одна. Ведь, как теперь выясняется, никто из «оборонщиков» ее последние несколько месяцев вообще не видел. Она жила одна и никого не было рядом. А раньше они непрерывно жили вместе, коммуной. Годами не расставались, вместе по городам ездили. А тут — совсем одна. И у нее не выдержала психика.

Валерий Рожков:
Нюрыч мне докладывала:
— Блин! Я к ней домой захожу, а она сидит, — свечи зажгла, воркует. 
— И что?
— Поминки по себе справляет!
— Ебнулась что ли? Какие поминки? 
Нюрыч ее спрашивала, что случилось, а Янка отвечала., что он ее не любит. 

Антон Буданов
Плюс, конечно, наркотики. Добрый Егорка научил всему, что знал сам. А наркотики нужно употреблять, когда у тебя все хорошо. А в тяжелый период жизни употреблять нельзя, — еще хуже станет. 
Мужики все проще переживали. Тот же Коля Рок-н-Ролл: с утра водяры залил, — и все нормально. Ему после спецпсихушки вообще ничего не страшно. Не повесится и не утопится. А она была всего лишь девушкой из Академгородка с ангельским голосочком. Несмотря на весь свой мат, несмотря на мужа-Летова она воспринималась, как барышня, закончившая Смольный. 
Если наркотиками пытаться заглушить свои проблемы ты получишь суицид. Как, кстати, вышло у скрипача, пианиста и аранжировщика группы «Идея Фикс». Аккурат 22 июня залез в петлю. 

Анатолий Соколков («Начальник») 
Период, когда их отношения резко испортились, был очень сложным. И для Янки, и для людей, которые были рядом с ней. Отношения с Егором стали действительно тяжелыми. Когда она была близко, — он гнал ее от себя. А стоило ей оторваться, — опять тянул к себе. И это постоянное качанье, — большой надлом для психики. 
Из Новосибирска и Омска она приезжала очень погашенная. Самостоятельно делать он ей ничего не давал, а делать что-то с ним вместе у нее больше не получалось. Тупиковая ситуация. Очень плохо тогда все было. 
Они жили в Омске, а потом он ее просто выгнал. Она приехала в Петербург и говорит:
— Ребята, я просто не знаю, что делать. 
Фирик говорит:
— Давай мы тебе соберем команду! Начнем репетировать, будешь выступать, — какие проблемы?
Начали этим заниматься, — ровно через две недели звонок. Летов такие истерики по телефону страивал, — Серега трубку брать боялся! И она уехала обратно. 
Так было постоянно, — ни себе, ни людям. 

Олег Древаль, — киевский приятель Егора Летова
Из него перло такое серое, жижистое и агрессивное. Он знает КАК писать, он знает ЧТО писать, у НЕГО дома аппарат. Это — концепция. Кто не понимает, — идет гулять. Кто не согласен, — тоже идет гулять. 
Раньше его агрессия была направлена вовне. А на этом этапе она уже перешла внутрь тусовки. Всем были розданы ярлыки и Янка попадала в жесткую зависимость. Прежде их отношения были романтические. Егор рассказывал: «Мы с Янкой легли в постель. Ну, я лежу. И в самый разгар, вдруг ей говорю: 
— Слушай, а питерская команда АВИА — ой, какая классная!
А Янка обиделась, отстранилась от меня и к стене отвернулась…». Теперь все это вошло в фазу: я сейчас тебе скажу, как надо, и ты это сделаешь!

Из интервью Егора Летова (1991 год)
— А ты не боишься, что надо всем, что ты пытаешься донести, люди станут просто смеяться? 
— Да пусть посмеются! Я то знаю, что этим смехом и издевательствами скрывается страх! Они ведь боятся! Боятся до патологии. На самом деле они все понимают. И им не смешно. Им страшно. И до рвоты завидно. Ни один католик не позволит себе быть Христом. А я, вот, открыто заявляю, что внутренне я — как возносящийся Христос на картине Грюневальда! 
— Даже так? 
— Даже и не так! Я тебе прямо заявляю: все, что я здесь сейчас тебе говорю, это есть не более и не менее, как пятое и единственное верное и священное Евангелие! Да и вообще, — Книга Бытия Всех Времен и Народов! Себя же я причисляю к лику святых. Как поется в песне Кузи Уо: и отныне вам жить подобает по образу и подобию моему! Позволяю себе все. Нету ничего, что я не могу себе позволить: от Вечного и святейшего бытия до сырого и кислого небытия. Только от меня самого зависит кем тебе быть... 

Алексей Коблов
У Янки была ближайшая подружка Нюрыч, которая потом вышла замуж за Егора. Она ведь тоже баба, ей тоже было непросто. Можно сказать, что нюрычевский роман с Егором, который потом перетек в женитьбу, — он как раз и начался на поминках у Янки. А до этого все было ой, как сложно. 
Янка скорее всего любила Егора до конца жизни. Она же женщина. Ей хотелось просто спокойствия. Какого-то человека рядом. Не помню, как звали того человека, который был с Янкой в последний период ее жизни. Кажется, Сергей. Парень чуть с ума не сошел от того, что его любовь, — сама Янка Дягилева! Но и он в определенный момент не смог удержать ее за руку. 

Егор Летов:
Она жила собственной жизнью. Ей меня не надо было. Иногда мы с ней встречались, но в основном, я ее не видел — только слышал разные чудеса. 
У нее в последнее время был человек… Я не буду говорить, кто. Она любила его, да и я его давно знаю. Тем более, что с говном она бы жить и не стала. И у меня никакой ревности к нему быть не может. Она с ним жила совершенно открыто, и я знал об этом. Я тоже жил своей жизнью, мы виделись время от времени — но я в тот момент писал «Сто Лет Одиночества» и мне было не до того. Я и забыл про нее… 

Станислав Иванович Дягилев, — отец Янки
Был у нее парень, его в армию призвали. Короче, он ее обманул просто напросто. Тоже житель центра. Его отец, как потом выяснилось, работал у нас на заводе. Надо было резко поговорить и с отцом, и с парнем, — но я не смог. Наверное, воспитание подвело. А то, что он ее обманул, — это факт. 
Несчастная любовь, — она так переживала! Ни разу я слез от нее не видел. Всегда все в себе переживала. А тут — плакала. 
Потом был еще такой Дима Митрохин. Даже собирались пожениться. Я начал суетиться, бегать, искать, где все это дело справить. Договорился с рестораном, — есть такой на проспекте Ленина, сейчас там клуб «Вавилон». Но встал вопрос: где жить? Дима живет на Шлюзах, а у нас тут жить невозможно… в общем развалилось все. И она окончательно ушла к Летову. 
Не выходило у нее это женское счастье. Хотя детей Янка очень любила. Уже потом, когда у нее появился Сергей Литаврин, мы ей как-то сказали:
— А что, Янка, парень-то вроде хороший. Может свадьбу справим?
— Хватит. Уже раз справили. 

Вадим Кузьмин («Черный Лукич»)
Когда говорят, что до суицида Янку довел Егор, я всегда вспоминаю… Это было еще до того, как они с Егором познакомились… Тогда у нее были не то, что депрессии, а я бы даже назвал это каким-то более страшным словом. 
Я тогда впервые увидел, что значит «ангедония» — полное отсутствие радости. И это длилось днями и неделями. Без минутного просвета. А поскольку, она все-таки девчонка, причем, не самая крепкая, — то она без конца ныла. И это было невыносимо. Были моменты, когда это даже меня доставало. 

Станислав Иванович Дягилев, — отец Янки
У нас же в семье трагедия: у Янки мама умерла. Шесть лет мы боролись за ее жизнь, но это онкология, — бич всех женщин. 
Об ее диагнозе мне сразу сказали. Я приехал в больницу и меня этим сразу пригвоздили. Сперва мне плохо стало, а потом я взял себя в руки. Ну что ж? Надо жить. Надо бороться. От операции янкина мама отказалась. Двум ее подружкам сделали операции и обе они почти сразу умерли. Так что она решила: «Сколько проживу, столько и проживу». 
Лечиться она стала у одного деда, травника. У него был частный домик, где он принимал. Знаменитый в Новосибирске был дед, — легенда! Но у нас ведь смотрят не на хорошее, а на плохое. Его потом завистники сожгли вместе с домиком. Прямо живьем и сгорел.  
Естественно, Янке все это время я уделял меньше внимания, чем хотелось. Ситуация была стандартная: я знал, что мама умирает, — и ничего не говорил. И она знала, — но тоже молчала. Так шесть лет в кошки-мышки и играли. 

Олег Древаль, — киевский прятель Егора Летова
Видел я Янкин дом и Янкиного отца. Это частный сектор, развалюха в полдома, проходная кухня семь метров и комната — двенадцать. Маленький, согнутый, потерявший жену, когда Янке было пятнадцать лет, не получивший новую квартиру, весь в проблемах. Все, что он мог сказать:
— Ну, давай, Яна… Уж как-нибудь… Пусть тебе хорошо будет…
Нависшая пустота, собака-дворняжка, кошка, печка, холод, ледяной дабл… Это был не дом, а склеп, склепище. Ничем, кроме смерти матери, там и не пахло. Папа умер вместе с мамой и к жизни не имел никакого отношения. Тем более, — ни к каким книгам, ни к какой культуре. Получить по талонам масло, получить по талонам водку и поменять ее на масло, — больше он ничего не мог. 

Станислав Иванович Дягилев, — отец Янки
Вы на кладбище-то были? Видели мальчик слева похоронен? А знаете, кто это?
Это сводный брат Янки, — сын моей супруги Аллы Викторовны. Звали его Сережа. Славный парень был! Высокий, плечи вот такие, занимался восточными единоборствами и буддизмом. В Японию ездил. Поясок оттуда привез. 
Алла Викторовна, — женщина прямолинейная. Она сразу сказала: они друг друга стоят! Сережа познакомился с Янкой на дне рождения. Он с ней куда-то пошел, долго проговорили, обсуждали, насколько я знаю, Кастанеду. Потом он матери сказал:
— Какая девочка! Вот бы с кем, взявшись за руки, идти дальше!
У него к тому времени за плечами было два неудачных брака. Но с Янкой он сразу нашел взаимопонимание. И где-то в это время он решил устроиться на теплоход поваром. Начал проходить медкомиссию и у него нашли небольшое воспаление простаты. Господи! — делов-то! В любого ткни — у каждого третьего мужчины такая напасть. А он закомплексовал. 
Одна из его подружек работала медсестрой в больнице, которую у нас называют  «НКВД»: Новосибирский кожно-венерологический диспансер. Она устроила его туда на неделю, чтобы проделать курс инъекций. А дело в том, что лекарство обладало эпилептическим эффектом. Пока его принимаешь, нужно лежать в постели и вообще не вставать. Потому что в таком состоянии человек находится на грани сумасшествия. 
Думаю, они что-то напутали с дозировкой. Ему стало плохо, он пожаловался врачам. Раз пожаловался, — помощи не оказывают, два, — никакой реакции. А больница находилась недалеко от дома. И он в акробатическом прыжке вынес две оконные рамы в процедурном кабинете и попытался сбежать. В полете он, естественно, весь изрезался стеклом… потерял массу крови...
Время было позднее и он попробовал звонить какой-то подружке, чтобы его спасли. Но подружки хороши, когда у тебя все хорошо. А тут он переполз только через дорогу и упал. С утра его подобрала милиция, но было уже поздно. Прибегает к нам девочка из больницы и вываливает:
— Ваш сын умер!
Янка узнала об этом и, конечно, это сильно на нее подействовало. Потом уже, когда я стал разбирать ее бумаги, на одной было написано: «Я принесла смерть!..». 

Сергей Глазатов («Джекл») — член новосибирской рок-н-рольной тусовки
Янка была не из тех, кто продолжает род, а из тех, кто этот род ОПРАВДЫВАЕТ. Есть люди, для которых главный вопрос: «как бы прожить?». А есть те, для кого главный вопрос: «зачем вообще жить?». И когда этот вопрос становится неразрешимым, эти люди просто умирают. 

Марина Кисельникова («Федяй») — петербургская тусовщица
У меня осталось ее последнее письмо. Отправлено за два месяца до того, как все произошло:

Дорогой Федяй! Я поздравляю тебя с весной. Какая она замечательная! Я тебе желаю всего-всего-всего. Чтобы ты не болела, чтобы берегла себя, чтобы любила своих друзей, чтобы чувствовала себя хорошо, никогда не думала о плохом. И не умирай ни в коем случае. Не знаю, что тебе еще написать, потому что слов не очень много. 
Любящий тебя Яныч. 

Валерий Рожков
Первого мая мы собирались поехать на шашлыки. Нюркина подружка приехала из Англии, Эльдар зашел. Но потом Серега Литаврин не поехал, и Янка говорит:
— Сереги нет? Ну и я не поеду!
Мы уехали на Обское море. Классно погуляли, и тут Янкин отец звонит. А до этого у Алы Викторовны, с которой он жил, сын погиб. У него в больнице поехала крыша, он выпрыгнул из окна, изрезался и истек кровью между гаражами. Ну и после похорон, отец Янку чуть ли не насильно на дачу вытащил. Там была эта Алла Викторовна и подружка погибшего сына, — уже беременная. У нее, кстати, потом выкидыш случился. 
Ну, и как мне потом рассказывали, Янка там начала орать, что это она во всем виновата. У нее чуть что, — я виновата! Она считала, что у всех, кто рядом с ней, обязательно горе происходит. А избушка была маленькая, ночевать негде, вчетвером им там было не поместиться. Янка психанула, хлопнула дверью и ушла. 

Станислав Иванович Дягилев, — отец Янки
На дачу мы ее отвезли, чтобы как-то отвлечься. Май, — работы на даче много. Мы ведь люди небогатые, своим огородом и живем. Поэтому от дачи ни при каких обстоятельствах не откажемся. Для нас это спасение. Нам потом советовали: смените место. Продайте дачку, купите другую. Да дачка-то неказистая, никаких денег за нее не дадут. Плохо то, что каждый раз эта дачка нам обо всем напоминает. Я уж на что любитель у воды посидеть, так и то на речку ходить давно перестал. Не могу видеть эту воду… 
Короче говоря, легли мы в тот раз спать. А она вышла на улицу покурить. Дело было 9 Мая, — праздники, День победы. А с нами была подружка погибшего Сережи. Она воет и плачет, воет и плачет. Мы все были тогда не в себе после его смерти. 
Сперва Янка ушла часов в шесть. Мы собирались перекусить и я пошел ее искать. У нас там лесополоса, березки растут. Она сидела на пеньке, курила, небо рассматривала. Я говорю:
— Пойдем, мы тебя потеряли. 
Мы вернулись, а этот вой все продолжается. Я уже этой девчонке говорю:
— Ну, хватит! Действует уже!
И вот Янка исчезает второй раз. Я опять пошел туда же, — нет ее. Туда, сюда, — оббегал весь лес. Думал, может вернулась? Пошел назад, — нет ее. С Аллой Викторовной пошли, — а уже темно. В общем, кружили мы до двух часов ночи. Осталось одно предположение, что уехала. А что еще было думать? 
Первой электричкой, в полшестого, я уезжаю в город. Прихожу: щеколда на двери как была замотана, так и осталась. Я начал уже по настоящему беспокоиться. Обзвонил ребят, пришел Сережа Литаврин, мы с ним сели, подумали. 
— Я съезжу еще в пару мест, — сказал он. — Если и там нет, то не знаю…
Два дня прошло в поисках. Мы уже и в Москву звонили. Понятно, что никому не сказав, уехать туда она не могла, но вдруг чудо? Нигде нет. На третий день подали заявление в милицию: раньше не принимают. 
Сперва ничего не происходило, а через несколько дней из Министерства внутренних дел приходит большой нагоняй нашей милиции. Есть заявка на розыск? Есть? И почему до сих пор не нашли? Видимо, кто-то из ребят в Москве что-то предпринял. Ну и все! На девятый день Янка нашлась. 
Ко мне приехал капитан милиции. Меня посадили в «газик» и отвезли в сельский райотдел. Начальника отдела не было, мне сказали подождать. Сижу, жду. Где-то через час, слышу: вроде заурчала тяжелая машина, типа самосвала. Выглянули, — точно, самосвал. Самосвал привез Янку. 

Валерий Рожков
После праздников я уехал в командировку в Иркутск. Оттуда позвонил Литаврину на работу: 
— Ну что?
— Ни слуху, ни духу!
— Вы что, смеетесь? Может она уехала куда?
Литаврин до этого трое суток по лесам бегал. Он же таежник: когда лед на Оби станет, он на лыжах ходил, да и сейчас ходит. У него крыша совсем съехала:
— Все! — говорит. — Она точно что-то с собой сделала. 
Я уже приехал из командировки, зашел к янкиному отцу. Мы сидим, — вдруг стук в окно.
— Вам кого?
— Литаврина.
Серега ушел, мы переглянулись, типа, что такое? Ну, а часа через два Серега прибегает, уже радостный:
— Она! 
Я говорю:
— Хули ты такой веселый? Правда что ли? 
— Точно она! Я опознал!
— А веселиться-то чего?
— Да, как камень с души упал.
Он же эти полторы недели был как помешанный. Потом рассказывал:
— Шесть дней тело на жаре пролежало. Только по одежде и опознали. 
Следователь нам сразу сказал: у нее голова пробита. Будто по голове кирпичом ударили. Но написали, что самоубийство, — хотя в реке Ине, где она утонула, утопиться сложно. Там и воды-то по пояс. Но копать никто не стал. Серега опознал, — дело закрыто. 

Станислав Иванович Дягилев, — отец Янки
Рыбак около одного из садоводческих хозяйств рыбачил, — и увидел. Странно, что ее отнесло километров на сорок и нигде не зацепило. Он увидел, позвонил, — так и нашли. 
Я читал заключение экспертизы: три страницы мелким почерком. Был окрик из Москвы и проверили все очень тщательно. Нам-то многое думалось. Все-таки 9-е мая, праздник, пьяных много. Может мерзавцы какие изнасиловали и все такое. Но нет. И этот момент отражен: никаких следов насилия нет. 
Сын Аллы Викторовны ушел 23 апреля, а Янка, — 9 мая. Мы их рядом и похоронили. Сначала не хотели рядом, а потом подумали: нам ведь удобнее ходить будет в одно место. Мы с Аллой Викторовной остались и без детей, и без внуков. Вот, что самое страшное. 
Место на кладбище нам дали не очень опрятное. Директор кладбища, — чеченец. Уж как мы его уговаривали:
— Ну дай ты место поприличнее! Девочка-то известная! К ней ведь ходить будут! Ну что ж ты в болото загнал?!
Не дал. Сказал, что нет места. Хорошо еще, что мы с Аллой Викторовной напряглись и оградку поставили. А то к Янке там уже стали бездомных подхоранивать. 

Алексей Коблов, — рок-н-рольный журналист
Поминки Янки проходили как митинг. Какие-то люди подходили взять автограф у Летова прямо возле еще не засыпанной могилы. Выглядело все это так, что Гурьев с Кувырдиным просто ушли с похорон. 
Были пляски до упаду, прослушивание песни Rosie Won’t You Please Come Home, водка, наркотики — и бедный папа, который все это наблюдал. Егор сказал, что все это правильно! Что так и надо! На поминках он орал, что Янкина смерть, — жизнеутверждающая!

Анна Волкова («Нюрыч») — подружка Янки, жена Егора
Странная история после всего этого произошла с Ольгой Глушковой. Она рассказывала, что вскоре, после того, как Янка умерла, ей приснился сон. Приходит к ней Янка и говорит:
— Слушай, там так классно! Хочешь, покажу?
И вроде, как за ней дверь. А из двери, — яркий-яркий свет. У Ольги тогда была семья, маленький ребенок, три года. Она испугалась:
— Нет-нет! Не хочу!
Не пошла, короче. А где-то через несколько лет, они с мужем поехали на Капри. Впервые по деньгам у них что-то получилось. Только-только что-то начало склеиваться, — и прямо там она заболела. Анафилактический шок, — и все. И не спасли. 
Я вот все думаю: может ей просто стало интересно, что там?